Князь Рысев - Евгений Лисицин

— Мы можем бежать, барин. — Он говорил с огнем в глазах, хватаясь за хрупкую надежду собственных слов. — Это нича, в деревне-то и бабу вам сыщем. И дом. И кров, и…

— Ибрагим… — совершенно спокойно остановил его я, и он поник головой, понимая, что предлагает невозможное. Выдохнул, собираясь с духом.

— Тяжело там, у инквизаториев, барин. Мало кто из родов-то благородных к ним по своей воле тащится — все от безнадеги или вот как вы. Кровный обряд они проводят, да не с кем-нибудь. С нечистым обручают, почитай.

— С чертями, что ли? — переспросил. Там, откуда я родом, чертей разве что после трех бутылок беленькой видят. Но что-то мне подсказывало, что инквизатории со мной не пару-другую рюмашек пропускать будут.

— С бисями. С ними самыми, как есть. Вам-то, поди, кажется — что оно, биси? Пустяк! Мол, если кровь благородная, так они зараз полны портки наделают, да деру.

Я так не думал. Честно признаться, не знал даже, что именно думать. От одного только осознания, что в этом мире есть те самые черти, коими нас пугали бабушки в детстве, кровь стыла в жилах, а по спине пробегала нервная дрожь. Глядя на Ибрагима, понимал, что он не шутит и что в нечистых не просто верит — он их как будто своими глазами видел.

Кондратьич будто мои мысли читал. Икнул, опустил взгляд.

— Черт, он всяко хитер. Кабы не они, так у нас, может, и жисть совершенно иная была. Ему что благородный, что чернавка — душа-то перед божьим судом едина на всякого. Им лишь бы кого, а в биздну утянуть.

— Откуда ж ты столько про них знаешь? — Мне почему-то показалось, что бывший хозяин моего тела уже задавал подобные вопросы и не раз. Ибрагим окинул меня почти не видящим взглядом, а потом махнул рукой — мол, коли уж «а» рассказал, так и «б» неплохо бы упомянуть.

— Я, признаться, барин, когда с турками-то бился, всякое повидывал. Басурманы-то, они с нашим нечистым разве что не братались в восемьдесят шестом-то…

Уроки истории говорили мне, что последняя русско-турецкая война завершилась аккурат в семьдесят восьмом, но уж точно не десятком лет позже. Видать, история здесь тоже пошла по той еще пизде…

— Что ты знаешь про обряд?

— Немного, барин. Те, кто к инквизаториям-то на ночь захаживал, не шибко любят лясы точить. А иные и вовсе сгинули, так и не нашли их.

Я облизнул разом высохшие губы, во рту страшно пересохло. Интересный способ избавлять от неугодных людей — уверен, что попади ребята с такими способностями в руки всяких там КаГэЦэРэУ, так им бы там ту еще воспели осанну. Ладно, теперь хоть понятно, чего боится мой старикан: если я там сгину, кто скажет, что последователям Михайло, мать его, Ломоносова, никто пару чемоданов с рубликами на пыхтящем тарантасе не привез? Сгину, и никто даже толком не вспомнит, разве что спокойно выдохнут…

— Обряд они там мутят — страсть. В преисподнюю спускаться надо, нечистого одолеть, покорить, приголубить — как и кто на что горазд. Да только где ж то видано, чтоб русская душа рука об руку с нечистью да хорошо жили? Нешто басурмане мы?

— Так и только так? — Вопрос вырвался у меня сам собой, и я не сразу понял, как глупо он прозвучал. Но Ибрагим спешил ответить и на него.

— Ну, не только так, барин, да кто ж теперь словом-то нам расскажет? Нет таких. Вы бы вот, взяв бисяка на душу, стали б на каждом углу петь, что он у вас на плече сидит, поедом ест? То-то и оно. Бисяков — их разве что колдун, пастух и басурман видят.

— И инквизаторий? — чуть прищурившись, спросил я. Ибрагим немного задумался, прежде чем ответить. Как будто никогда ни о чем подобном и не задумывался.

— Да пес их ведает. Но одно могу тебе, барин, точно сказать. Был над нами офицер, вроде как безродный, а с чином — простому-то люду чего, шашку в руки и на редут! А у энтого и погоны, и кафтан справлены. Он так-то слов особо много не говорил, да как-то довелось мне с ним чарку-другую разделить — туточки у него язык-то и ага, развязался. Ну я и слушать во все уши!

Я облизнул губы и подвинулся к Ибрагиму поближе. Что-что, а пробудить во мне интерес у него сейчас получилось на отличненько. Кондратьич продолжил — раздувая щеки, пуча глаза и жестикулируя. Сдавалось мне, что внутри моего мастер-слуги умирал актерский талант.

— Оказалось, что он роду знатного, да только бастард. Приблуда, стало быть, по-нашему. Батюшка его дворянин, да к селянкам любил похаживать — вот и уродился. Я тот момент Петербурга еще не знал, барин, что тут творилось — и носом не нюхивал, да говорят, вырезали тут в те времена весь род подчистую, вот те крест! Дохументов на парнягу не было, а дар благородный проявился. Только в офицерской академии ты хоть с даром, хоть бездарем, а не сдался за просто так. Вот положена бумажка, и хоть ты лопни!

Я подлил старику еще чая. Он взял стакан и осушил его не глядя. У меня во рту тоже пересохло.

— Так вот он к инквизаториям-то и пошел. Я, думаешь, про них, от кого знаю? Сам, что ли, сидел надумывал? Это вона, все его наука! Ну, так ты слушай дальше. Говорит, пришел к ним, а они со всех сторон обглядели, разве что в срамные места не заглянули. Крови потребовали — ну, ему-то терять уже нечего, руку-то он кинжалом себе при них и пропорол. Мне потом шрам показывал — во-о-от такущий! Кивнули, признали, мол, в нем барина-то. Круг вокруг него начертили да свечи зажечь заставили. Я-то тогда смолчал, ему не сказал ничего, а у нас так на росстани в колдуны посвящали. Колдунами-то, ими разве что на перекрестке да в банях делаются — видать, силен там нечистый.

Ибрагим встал, разминая ноги, будто раздумывая, говорить ему дальше или махнуть на собственный рассказ рукой. Я едва ли не вскочил от возмущения — это как это махнуть рукой? Я ему дам махнуть! Следовало надавить, чтобы поменьше сиськи мял.

— Ну так что дальше-то было, Кондратьич?

Дед подошел к окну, сложив руки за спиной. Мне почему-то сразу же вспомнился отец — он так же любил встать, взирая в глубины ночной мглы после того, как проверил мой дневник. Будто решал, брать ему обычный ремень или же ремень с армейской бляхой.

— Да а что дальше? Дальше он и сам толком не вспомнил. Говорил, мол, с нечистым беседовал, то да се, да че да. Бисяка ему там подобрали. Мол, давали ему черти задание, да он нерасторопен оказался. А после того как черту в пасть голову сунул, думаешь, с пустыми руками возвращаться-то хочется?

Я отрицательно покачал головой, Ибрагим же цокнул языком.

— Вот то-то же и оно. Предложили ему грехов на душу набрать. Ему-то с младых глаз тогда оно плошкой казалось, да корзиной вышло — я-то все думал, чего он постоянно плечами пожимал, расправлял их? Дак грузом грехи-то лежали, ношей.

— И что ж с ним стало в итоге?

Я ощутил себя как будто посреди старой деревни. За окном лежит снег, летают кусачие щуки — в детстве я верил в летающих щук. Старая прабабка, улыбаясь в кулачок, рассказывает одну страшилку за другой, то и дело поправляя платочек. А ты сидишь и поджимаешь к себе ноги, радуясь такому домашнему, теплому уюту. Мертвецы, утопцы, свадьбы покойников — тогда они казались сказкой и реальностью одновременно.