Обратная сторона войны - Олег Казаринов

Если бы… Если бы… Если бы…

Джон Стил, оператор ITN, потрясенный увиденным во время командировок в зоны боевых действий, в телеинтервью признавал сдавленным голосом: «Когда вы попадаете в джунгли, то вы предполагаете, что они пахнут цветами. Но воздух всегда был пропитан запахом разлагающихся трупов. Разлагающиеся трупы были повсюду. Мне бы очень хотелось, чтобы телевизионные новости могли передать этот запах смерти. Я бы хотел, чтобы люди, которые смотрят эти кадры, могли его почувствовать. Я убежден, что это остановило бы все это…»

Я не знаю, сможет ли подобный прием остановить ЭТО, но если с экранов телевизоров во время ежедневных выпусков новостей из «горячих точек» на зрителей дыхнет смрадом пороха и гниющего человеческого мяса, то наверняка для многих за ставшими привычными кадрами проявится то страшное, чудовищное, что не может не заставить отшатнуться.

И подумать.

И вспомнить.

И хотя бы отдаленно представить себе, что же такое на самом деле ВОЙНА.

Недаром в заключительных кадрах знаменитого фильма Ф.Ф. Копполы «Апокалипсис сегодня» полковник Керц, сорвавший с войны все маски, заглянувший под них и увидевший ее ПОДЛИННОЕ лицо, повторяет, умирая, только одно слово: «Horror… Horror…»

«Ужас… Ужас…»

Война — это травматическая эпидемия.

Николай Пирогов

Пролог XX века — пороховой завод. Эпилог — барак Красного Креста.

Василий Ключевский

В детстве у меня было много игрушечных солдатиков. И рыцари, и моряки, и мотострелки, и даже индейцы с бледнолицыми. Помню, что один из наборов состоял из десяти оловянных фигурок, изображенных в строю: восемь автоматчиков, один знаменосец и медсестра с санитарной сумкой через плечо.

И вот с этой-то медсестрой была прямо беда! Я никак не мог найти ей место на «поле боя». Остальные хоть и застыли навечно в стойке «смирно», но их можно было растянуть в цепь, поставить на стены крепости или в вырытые в песке окопы, а вот медсестра явно портила всю картину. Честность игры подсказывала, что если она не была автоматчиком — значит не имела право сражаться, как остальные фигурки. А совсем убирать ее с поля было жалко, потому что, как известно, живая сила на войне никогда не бывает лишней. Поэтому медсестра обычно стояла в сторонке, где-нибудь на фланге, и пялила свои оловянные глаза на разыгрывающуюеся перед ней баталию.

Позднее, когда я подрос и насмотрелся фильмов про войну, солдатики стали «дарить» ей букеты полевых цветов и клянчить «спиртику», чтобы выпить за победу. По прошествию еще некоторого времени они начали проявлять интерес к негнущемуся подолу ее армейской юбки. Но на этом, собственно, функции медсестры и ограничивались. «И зачем ее включили в набор? Лучше бы сделали ещё одного полнокровного бойца!» — с некоторым раздражением думал я тогда.

Вообще я, помню, и впоследствии не раз замечал, что мальчишки могут проявлять в своих военных играх недюжинные познания в тактике. Они соорудят траншеи и ходы сообщений, капониры для техники и стрелковые ячейки, оборудуют штабы и артиллерийские позиции, позаботятся о маскировке. Наиболее эрудированные стремятся изобразить на местности наблюдательные пункты, обеспечить связь и обозначить склады и места дислокации резервов.

А вот санитарно-медицинское обеспечение в их играх традиционно находилось в запущенном состоянии. В лучшем случае выбирался какой-нибудь пятачок, куда сваливали немногочисленных «раненых», который и было принято считать перевязочным пунктом. Да и «раненые», быстренько получив помощь, словно речь шла о смазывании царапины йодом, снова устремлялись в бой. На моей памяти не было ни одного «смертельного» исхода.

А уж если соперник по игре отказывался от своего госпиталя, то считалось совершенно неразумным обустраивать свой. Солдатиков и так вечно не хватало, а тут еще несколько штук надо снимать с позиций, чтобы они изображали раненых!

Конечно, настоящий солдате нашивками за ранения — уже герой. Офицеры, покрытые боевыми шрамами, вызывают благоговейный трепет. А полководцы, искалеченные в многочисленных сражениях, уже только за эти ратные отметины заслуживают уважение подчиненных и славу на страницах Истории.

С ранних лет наше отношение к ранениям на войне воспитывается именно на их примерах. В той же литературе, в кино, в песнях. В них любимым литературным персонажам «ветер холодит былую рану…». У народных героев «голова обвязана, кровь на рукаве…» В военно-патриотических балладах «командир израненный прокричал: «Вперед!»». И так далее.

А еще раны обесцениваются приключенческой тематикой. Помните, как в романе Р.Л. Стивенсона «Остров сокровищ» одноногий пират Джон Сильвер говорит: «Я потерял свою ногу в том же деле, в котором старый Пью потерял свои иллюминаторы»?

В нашем сознании добрая половина пиратов так и выглядит: с черной повязкой на глазу, с крюком вместо кисти руки и деревянным костылем, привязанным к культе ноги. Это стало некой атрибутикой, которой «джентльмены удачи» вроде бы даже цинично бравируют.

Мы привыкаем к самым страшным ранениям с юных лет. Например, в детской книге А. Волкова «Урфин Джюс и его деревянные солдаты» (в которой, кстати, фигурирует старый моряк, дядя Чарли на деревянной ноге) палисандровый генерал Лан Пирот категорично заявил, что «настоящий солдат должен драться даже без головы!».

Это заявление может даже рассмешить. И рассмешило бы, если бы не отражало страшной действительности.

Ярослав Гашек в своем бессмертном произведении «Похождения бравого солдата Швейка» приводит очень похожую сценку. Только в отличие от сказочных дуболомов в ней описан настоящий солдат, вольноопределяющийся доктор Йозеф Вояна. А вернее, рассказ о нем.

«Он служил в Галиции, в Седьмом егерском полку. Когда дело дошло до штыкового боя, попала ему в голову пуля. Вот понесли его на перевязочный пункт, а он как заорет, что не даст себя перевязывать из-за какой-то царапины, и полез опять со своим взводом в атаку. В этот момент ему оторвало ступню. Опять хотели его отнести, но он, опираясь на палку, заковылял к линии боя и палкой стал отбиваться от неприятеля. А тут возьми да и прилети новая граната, и оторвала ему руку, аккурат ту, в которой он держал палку! Тогда он перебросил эту палку в другую руку и заорал, что это им даром не пройдет! Бог знает чем бы все это кончилось, если бы шрапнель не уложила его наповал. Возможно, он тоже получил бы серебряную медаль за доблесть, не отделай его так шрапнель. Когда ему снесло голову, она еще некоторое время катилась и кричала: «Долг спеши, солдат, скорей исполнить свой, даже если смерть витает над тобой!»».

Конечно, это неправдоподобное описание. Просто Гашек в рассказе о Йозефе Вояне доводит до абсурда истерическую пропаганду, требующую сражаться «до последней капли крови».

Точно так же играющие в войну мальчишки не желают считаться с возможностью получить «в бою» рану их солдатиками. «Либо убит, либо продолжает драться!»