Тайна совещательной комнаты - Леонид Никитинский

— Не тайна, — усмехнулась Виктория Эммануиловна. — Она у меня спросила, как я могу быть представителем потерпевшего, если потерпевший — труп. Я объяснила, что он, конечно, убит и сожжен, но у него есть жена, которой тяжело самой ходить в суд после такого злодейства. Я подумала и не стала уточнять, что эта жена живет за границей и чихать она хотела на все, кроме денег.

— Ну, ты поосторожнее все-таки, — сказала прокурорша, которой бюст мешал дотянуться до сладкого. — Тем более при этой Кац…

— Мало ли, что она могла у меня спросить. Может, она не знает, где здесь туалет.

Она протянула руку со свекольными ногтями, взяла вазочку с желе и поставила на поднос прокурорше, чтобы та не мучилась.

— Вот эту, с маникюром, было бы нелегко сыграть, — задумчиво сказала Актриса, наблюдавшая за ними от своего стола. — Прокуроршу — эту просто, она дурковатая такая, судью сложнее, но тоже можно. А эта вся остренькая, носик остренький, но все молчком. Если вы не знаете, как сыграть, — объяснила она Хинди, — тогда надо представить себе животное, на которое похож ваш персонаж. Она… На лисичку! На лисичку, как ее рисуют в сказках про Колобка.

Все посмотрели из-за стола и молча согласились: точно!

Среда, 21 июня, 10.00

Убранство комнаты присяжных, хотя все здание суда и было построено недавно, больше напоминало учительскую в школе семидесятых годов. Большой овальный стол, по краям которого они складывали принесенные с собой нужные вещи и тут же ставили чашки, стоял посредине, электрический чайник, уже вполне современный, закипал на мебельной стенке из ДСП, и вся полировка вокруг чайника покоробилась. Три окна выходили на улицу с трамваями, из четвертого было видно кладбище; а между окнами стояло несколько кресел и два журнальных столика, а в углу утробно урчал холодильник.

— Ах да, Игорь Петрович, я же ручку принес! — спохватился фотолюбитель Рыбкин, доставая из портфеля и протягивая Старшине какой-то предмет, аккуратно завернутый в газету и перевязанный веревочкой.

— Какую ручку? — не понял Старшина.

Все присяжные, только что рассевшиеся за столом, заинтригованно разглядывали этот предмет в руках Рыбкина. Фотолюбитель хозяйственно развязал бантик, развернул газету и достал вычищенную наждаком старую ручку от оконной рамы.

— Вот! А то тут душно, — объяснил он, встал, подошел к окну, открыл и опять закрыл его своей ручкой. — Только в раме ее оставлять нельзя, а то унесут и не отдадут.

— Молодец! — поддержал Зябликов, — Присваиваю досрочно звание ефрейтора. Принадлежность сдайте старосте. Хинди, примешь ручку под расписку. Окно пока открыть, а когда пойдем в зал, закроешь, чтобы не залез иностранный шпион.

Медсестра пошла и открыла окно, в которое с улицы ворвался запах лета и шум трамвая. Тут щелкнула кнопка вскипевшего чайника, и, сунув ручку в задний карман джинсов привычным движением, Хинди отправилась заваривать чай в большом чайнике с надписью суриком на белом фарфоровом боку: «каб. 326». Все это так складно у нее выходило, что Старшина залюбовался, стал вспоминать каких-то еще других медсестер, которых встречал он по бесчисленным госпиталям, но тут заметил, что и Журналист интересуется Хинди, и помрачнел. Пока он думал, что бы такое ему сказать, Кузякина тронул за плечо присяжный Ивакин:

— Вы в шахматы не играете?

— Нет, в шахматы плохо, — отозвался Журналист, — Мы на студии в нарды…

— У меня с той стороны доски нарды тоже есть, — согласился Ивакин.

Они пошли к угловому диванчику, а из Розиной сумки громко зазвонил токкатой Баха телефон, и Старшина посмотрел грозно, но не успел ничего сказать.

— Ну, я же его с собой в зал не беру, — сказала Роза, роясь в сумке, — Не могу я его совсем выключить, товарищ Старшина. Я же и сама хотела в суде отдохнуть, так не дают!

Она нашла наконец телефон и заговорила в трубку: «Алло!.. Сколько-сколько?.. По двести! По двести я сказала за метр!.. Там шестнадцать окон, разные, да… Возьмите там „Газель“ и аккуратненько везите; если треснет — убью!..»

Ри пыталась читать комментарий к Уголовному кодексу, который принесла с собой, но ничего не могла понять и, в общем, была рада на что-нибудь отвлечься.

Журналист уже проиграл первую партию Ивакину и полез в кошелек.

— Ну, зачем сразу, — с плохо скрываемым удовлетворением сказал запасной присяжный, — Давай записывать. У тебя ручка есть?

Хинди подошла и поставила перед ними чай, выбрав для Журналиста самую красивую, по ее представлениям, чашку с розами. Вернулась к стенке, ловко подцепила маленькой рукой еще четыре чашки, понесла к столу, поставила перед Старшиной и остановилась с чашкой перед Ри, усердно делавшей вид, что читает Уголовный кодекс.

— Ух ты, умная какая! — скала Хинди, со стуком ставя чашку на стол рядом с кодексом, — Тебе напрягаться вредно, а то к нам в клинику неврозов попадешь.

— Очки-то сними, — не полезла за словом в карман Ри. — Если ты думаешь, что они из Италии, так это Китай. И вообще, очки не всем девочкам идут, только умным.

— Ну точно, тебе в клинику надо! Успокаивающее, массаж головы…

Ри обернулась к остальным за поддержкой, но поняла по лицам, что почему-то все сочувствуют не ей, а конопатой медсестре, которая первая задиралась.

— Да отстань ты от меня! — в сердцах сказала Ри, сунула кодекс в сумку и, вдруг обнаружив там плеер с маленькими наушниками, с независимым видом сунула их в уши, включила плеер и стала в такт неслышной мелодии постукивать ногой.

— А что это вы там слушаете, дитя мое? — спросила Актриса, — Что это там у вас за «тыц-тыц-тыц»? Алла, это, случайно, не «Пиковая дама»? — И она подмигнула.

Среда, 21 июня, 12.00

— Свидетель, уточните порядок сдачи вами таможенных деклараций, — вела допрос прокурорша, буравя глазами парня провинциального вида, который переминался за трибункой для свидетелей и, чтобы чувствовать себя увереннее, старался отвечать не своими словами, а как бы текстами инструкций, которые он помнил смутно.

— Я заполнял декларации в соответствии с грузовой накладной, которая следовала при автофургоне или железнодорожном вагоне, и сдавал ее на таможенном посту. После этого дежурные сотрудники таможни сверяли наличие груза с декларацией.

— Как это происходило? Они снимали пломбы и пересчитывали коробки?

— Ну да, разумеется.

— Открывали коробки?

— М-м-м… Выборочно.

— А чем бы отличались готовые укомплектованные телевизоры в коробках от деталей к телевизорам, если бы они были положены в такие же коробки?

— Я никогда не декларировал телевизоры, при мне оформляли только детали, — не дал себя сбить свидетель. — Ну, кинескопы там, отдельно — панели, платы…

— Давайте еще раз, — продолжала наступление прокурорша, и Зябликову ее бюст сейчас представлялся чем-то вроде носа подводной лодки, вынырнувшей из штормовой волны для нанесения ракетного удара, — То есть при вас не было случая, чтобы, допустим, на таможне открыли коробку с деталями, а там вдруг оказался телевизор?