Смерть в Поместье Дьявола - Энн Перри

Подозрения полностью не рассеялись и до сих пор. Генералу нравился Алан Росс, этот необычайно спокойный молодой человек. Иногда, благодаря прекрасному орлиному носу, он выглядел сильным и мужественным, но безвольный рот тут же портил впечатление, указывая, что страстям, таящимся внутри, никогда не вырваться наружу. Балантайн понятия не имел, какие чувства питал Росс к Кристине.

С другой стороны, за это время он гораздо лучше узнал своего сына. Брэнди унаследовал красоту Огасты, но чуть смягченную. Он любил и умел посмеяться, и в этом Балантайн ему искренне завидовал. Чувствовалось, что он радуется жизни и ни от кого этого не скрывает.

При этом Брэнди проявил недюжинное мужество, чего от него никто не ожидал, настояв на женитьбе на Джемайме, гувернантке Реджи Сотерона, очаровательной девушке с хорошими манерами, прекрасно образованной, хотя до замужества по статусу она не так уж и отличалась от служанки.

В том, что они счастливы вместе, сомнений быть не могло, и они назвали дочь в честь матери Балантайна, чем безмерно его порадовали. Да, Брэнди сделал правильный выбор.

Обед состоял из семи блюд и, естественно, затянулся надолго. Огаста восседала у дальнего конца стола; Балантайн, номинально, — во главе. Окна задернули темно-зелеными бархатными портьерами, чтобы отсечь вечер и снег с дождем. Алан Росс сидел рядом с канделябром, свет которого золотил его волосы цвета льна. Как обычно, говорил он мало. Рядом с ним посадили Джемайму в светло-зеленом с белым платье, рисунок которого предполагал, что на ощупь материя будет напоминать лепестки цветов. При взгляде на нее у Балантайна возникали мысли о весне или о первых летних днях, особенно приятные, когда за окном стоял холодный январь. Впрочем, Джемайма всегда ассоциировалась у него с маргаритками и молодыми деревцами, покачивающимися на ветру. Она разговаривала с Огастой, а с другой стороны стола за ней с улыбкой наблюдал Брэнди.

Рядом с ним сидела Кристина в изумительно красивом платье цвета темного золота, со сверкающими в свете канделябров темными волосами. Балантайн видел, почему мужчины находили ее красавицей, хотя носику недоставало длины, брови разлетались, вместо того чтобы плавно изгибаться, а губы полнотой не соответствовали классическому канону. Как и Брэнди, она умела и любила посмеяться.

Одно блюдо унесли, подали следующее.

— Вы помните этого Питта? — спросил Брэнди, оторвавшись от тарелки. Они ели запеченного в духовке сига под соусом и с миндальными лепестками. Балантайну блюдо не нравилось.

— Нет, — холодно ответила Огаста. — Единственный Питт, которого я знаю, был премьер-министром Англии, и он ввел подоходный налог во время Наполеоновских войн.

Алан Росс спрятал улыбку, Джемайма наклонила голову, но изгиб ее шеи подсказал Балантайну, что она тоже улыбается.

— Полисмен, который всегда выглядел так, будто только что попал в бурю, — продолжил Брэнди, словно не замечая недовольства матери. — Три года тому назад. — Даже он не хотел упоминать убийства, расследование которых коснулось их самым непосредственным образом.

— С какой стати я должна помнить этого человека? — возмущенно воскликнула Огаста.

Брэнди пропустил мимо ушей лед в ее голосе… или предупреждение.

— Он из тех, кто запоминается…

— Ради бога! — прервала его Кристина. — Он же полицейский. Никто же не помнит слуг других людей!

Брэнди проигнорировал и сестру.

— Он ведет дело этого маньяка, убивающего в Девилз-акр, — продолжил он. — Вы это знали?

Лицо Огасты застыло, но, прежде чем она успела ответить, заговорила Кристина, резко повернувшись к брату:

— Я думаю, это неприлично, Брэнди, поднимать такую тему за столом. И я, если на то пошло, не вижу никакой необходимости это обсуждать! Буду очень тебе признательна, если во время еды мы будем говорить о чем-то приятном. К примеру, вы знаете, что старшая дочь леди Саммервил обручилась с сэром Фредериком Байером?

Огаста расслабилась, напряжение ушло из обтянутых шелком плеч. Но за еду не принялась, из опасения, что в любой момент возникнет необходимость спасать положение.

— Я знаю, что Фредди Байерс этого не знает, — сухо ответил Брэнди. — По крайней мере, во вторник не знал.

Кристина рассмеялась, но как-то натужно.

— Это чудесно! Неужели нас ждет скандал? В любом случае, я терпеть не могу Роуз Саммервил. Я рассказывала вам, что случилось с ее перьями, когда ее представляли принцессе Уэльской?

Балантайн представить себе не мог, о чем она говорит.

— Перьями? — недоверчиво переспросил он.

— Ах, папа! — Кристина взмахнула маленькой ручкой, изящной, с двумя бриллиантовыми кольцами. — Когда девушку представляют ко двору, она должна носить перья принца Уэльского[10]как головной убор. Очень трудно добиться того, чтобы они торчали вверх, особенно, если волосы такие тонкие, как у Роуз, — она продолжила рассказывать о конфузе, приключившемся с Роуз Саммервил, да так весело, что даже Балантайн, который полагал весь этот спектакль с представлением дебютанток глупым, а где-то и жестоким, не мог не улыбнуться.

Однажды он бросил взгляд на Джемайму, которая, разумеется, и близко не подходила ко двору. Глаза ее смеялись, пусть даже губы выражали жалость, которую она испытывала к этим бедным девушкам. Их как стадо, одну за другой, в дорогих платьях, стоящих сотни гиней, выгоняли на смотрины общества. Обычай требовал, чтобы они нашли подходящего мужа до конца сезона.[11]

Тарелки унесли, на стол поставили следующее блюдо: заливное из курицы. Цвет и текстура напомнили Балантайну мертвую кожу. Внезапно лицо обслуживающего его лакея исчезло, и уже Макс наклонился над столом, предлагая ему серебряное блюдо.

Всякое желание есть пропало. Еды на столе было не больше, чем всегда, но Балантайн решил, что ее чрезмерно много. Он подумал о холодном теле в морге. Тоже мясо: серо-белая плоть, прямо-таки курятина, с красной кровью на спине и ягодицах. Даже убитый, даже оскопленный, Макс в смерти не казался обезличенным, в отличие от большинства трупов, которые ему доводилось видеть. В его памяти это суровое мертвое лицо ничем не отличалось от лица живого человека.

Огаста смотрела на него. Балантайн не смог бы объяснить, о чем думает. Так что лучше заставить себя есть, пусть даже кусок застревал в горле. В конце концов, шабли помогло бы протолкнуть его в желудок. Физический дискомфорт — сущая ерунда в сравнении с попыткой объяснить, что к чему.

— И мне нравилась мисс Эллисон, — вдруг заявил Брэнди. — Одна из самых удивительных женщин, которых мне довелось встретить.