Экспозиция чувств - Елена Жукова

Глеб отметил, что лицо девчонки покраснело, глаза недобро прищурились. А губы, яркие, точно вымазанные ягодным соком, собрались как для плевка.

– Это ты извращенка, а не я! От таких, как ты, ни в каком отеле не скроешься! Да ты ради картинки в замочную скважину без мыла влезешь! Представляешь, какой убойный кадр можно снять! И послать на конкурс!

– Не тужься, придурок! Я тебя не через замочную скважину снимала! А на улице я имею полное право фотографировать все, что я захочу. Можешь поинтересоваться законодательством на эту тему.

– Кроме законодательства есть еще и совесть! Ты бы хоть раз подумала своим цыплячьим мозгом, что можешь разрушить чью-то жизнь. А если ее муж увидит этот плакат?..

– Ну да… А ты, конечно, гиперсовестливый? Трахал чужую жену и страшно мучился совестью. Таким как ты всегда легче найти виноватого, чем признать собственную вину! Это ты подставил ее, усек, ты, а не я! Ты как грабитель, который обчистил магазин, попался и ноет, что его жизнь сломала камера наружного наблюдения. Не воруй – не поймают, понятно? Представь, что тебя камера зафиксировала!

В обидных словах девчонки была отрезвляющая правда. Гордин не должен был выставлять их с Анной отношения напоказ. Даже если в глубине души хотел, чтобы их связь была раскрыта. Но ведь Анна-то этого не желала… Получается, Глеб подставил ее…

Пусть так. Но не этой сопливой папарацци читать ему мораль! Если б не ее идиотская фотография, отправленная на конкурс… Все бы обошлось! А теперь судьба Анны подвешена в неопределенности. И Глеб ничего не мог с этим поделать! «Имею полное право фотографировать все, что я захочу». Да вот хрен тебе, паршивка!

– Камера наружного наблюдения?! Съемки камеры не попадают на выставки и в Интернет! А тебе же непременно надо было выставиться! У нас же амбиции! Сколько чужих жизней ты готова положить, чтобы стать лучшим фотографом России? Папарацци гребанная!

– Может, ты не в курсе, но папарацци снимают селебрити. Ты вообразил себя звездой? Я бы тогда на тебе хоть деньги приличные заработала… А за таких, как ты, ничего не платят!

Глеб с ненавистью посмотрел на тонкую девичью шейку. Словно черт нашептывал ему схватить ее и слегка прижать. Просто, чтобы попугать. Подпортить непомерное самомнение этой соплячки.

– Ты еще скажи, что за первое место ничего не получила. Бессребреница!

– Представь себе, получила. Но не за твою тухлую морду, а за классную карточку! Так что своей победой я обязана только себе!

– Все равно ты не имела права выставлять фотографию на конкурс без нашего согласия! Я могу подать на тебя в суд.

– В суд? Ты где живешь-то, придурок? Такой большой мальчик, и такой тупой! Рискни, а я посмеюсь. Да, и денег приготовь побольше – на компенсацию моих судебных издержек. Так что встретимся в суде! И, кстати, заранее благодарю за оплату моей персональной рекламной кампании!

– Чувствуешь себя неуязвимой, дрянь? Да? Просто тащишься от своей безнаказанности!

– Просто не тебе меня наказывать, урод! Ты только сделаешь хуже себе и своей любовнице. Если скандал попадет в прессу, ее муж точно все про вас узнает. И ты очередной раз ее подставишь! А уж я постараюсь собрать прессу, можешь не сомневаться! Связи у меня есть!

– А я и не сомневаюсь в твоей подлости! Знаешь, говорят: если живешь в стеклянном доме, не бросай в других камни. Ты первая бросила камень! – Глеб поднялся из-за стола и навис над сидевшей перед ним девчонкой.

– Ты мне угрожаешь? – Корбус тоже поднялась. Она приняла вызов.

– Понимай, как хочешь. Но таких, как ты, нужно учить. И учить на собственной шкуре!

Кровь бросилась Глебу в голову, смывая последние остатки самоконтроля: он уже не способен был мыслить рационально. Хотелось только одного – наказать, унизить эту паршивку.

Не отрывая взгляда ото рта, плюющего в него обидными словами, Гордин шагнул вперед, схватил девчонку в охапку, притянул к себе и больно укусил за нижнюю губу. А потом с извращенным удовольствием языком раскрыл ей рот и стал наполнять его своей слюной.

Корбус отчаянно вырывалась. Но Глеб был сильнее. Он удерживал ее, почти не напрягаясь. Беспомощность девчонки, ее напрасные конвульсивные трепыхания были приятны. Вот именно так мужчины и поступают со слабым полом – подчиняют, утверждают свою власть. Неожиданно для себя Гордин возбудился: девичье тело билось его руках, терлось об него всеми своими выпуклостями… Глеб опьянел от желания. Он забыл, где находится, не замечал, как возмущенно или насмешливо смотрят на их сцепившуюся парочку посетители кафе…

Гордин вдавил в бедра девчонки свой напрягшийся член и излил ей в рот громадную порцию слюны. Корбус попыталась вытолкнуть Глебов язык наружу, но захлебнулась и как-то разом обмякла, сомлела в его руках. Ее рот безвольно расслабился, и Гордин завладел им, как законным трофеем. Он целовал девчонку до тех пор, пока та не опомнилась. Рывком высвободив одну руку, она впилась ногтями в Глебову кисть, раздирая кожу в кровь.

Черт! От внезапной боли Гордин даже вскрикнул. На коже вспухали четыре длинные кровоточащие борозды. Эта дрянь еще и царапается! Кошка драная! Мысли мешались в голове, эмоции не помещались в слова. Глеб несколько раз начинал и не мог закончить фразу:

– Да ты… да я…

Александра втянула голову в плечи, сжала кулаки и закрыла ими лицо. Боится, соплячка! Да за такие дела ей шею свернуть нужно! Но Глеб никогда не поднимал руку на женщину.

– Расслабься… Я женщин не бью.

Девчонка выдохнула с видимым облегчением, разжала кулаки. И тыльной стороной ладони брезгливо вытерла рот:

– Придурок!

Она осторожно потрогала пальцем опухающую нижнюю губу:

– Сексуальный маньяк! Ты что, совсем озверел?

Глеб на секунду почувствовал раскаянье, но тут же отбросил это чувство. Сама виновата, заслужила!

– А ты – фотоманьячка! Ты еще пожалеешь об этом, идиотка! Тысячу раз пожалеешь, что влезла в мою жизнь. Мало не покажется!

Гордин схватил куртку, сунул руки в рукава и невольно поморщился: манжета задела оцарапанную кисть. Он достал из кармана портмоне и небрежно бросил на стол пятисотенную купюру.

– Мы еще увидимся! – пригрозил Гордин и широким шагом вышел из кафе.

Март 20Х2 г.

Саша осталась стоять посреди зала под откровенно любопытствующими взглядами посетителей. Кое-кто даже развернулся, чтобы удобней было наблюдать. Сашка показала вытянутый в неприличном жесте средний палец. И опустилась на стул.

Во рту стоял вкус чужой непроглоченной слюны. Саша тщательно собрала ее и выплюнула в чашку недопитого кофе. Этот придурок словно трахнул ее. Он унизил ее, поимел. Урод!

Как это ни странно, безобразная сцена была обратной стороной Сашкиной славы. Если б фотография не победила на конкурсе, ее бы не напечатали на плакате, плакат не развесили бы в городе, и этот тип не прибежал бы выяснять отношения… В теории Саша знала, что известность бывает не только приятной, но и опасной. А сейчас впервые примерила это на себя.