Мастерская чудес - Валери Тонг Куонг

Признаюсь без стыда: мне было приятно, что Натали меня ценит. Всякий раз приходила встречать меня на вокзал при полном параде. Завивка только из парикмахерской, глазки подведены, губки-бровки нарисованы. Обнимет меня, поцелует, а сама оглядывается: «Видишь? Все нам завидуют. Мы тут самая красивая пара».

Я верил, что она меня любит. Похоже, и она верила. Пару месяцев. Может, год. Разминала мне плечи, ласково стирала пот со лба, называла своим суженым, женихом. Я пытался ей втолковать, что война — дело грязное, подлое. Мне в ту пору уже многое не нравилось. Ненавижу штабных крыс, что хлопочут только о чинах и висюльках. Готов порвать уродов, которые запросто пошлют тебя на противопехотные мины, потому что кто-то координаты перепутал или просто ступил. Однако Натали слышать ничего не хотела, затыкала меня, не успевал я и рта открыть. «Что с тобой? Перестань, такие мысли до добра не доведут!»

У нее все просто: добрые и злые, наши и чужие, сильные и слабые. Либо черное, либо белое. Других цветов нет. Никакого, сука, компромисса. Никаких сомнений.

После очередного рейда я не выдержал. Передать нельзя, что мы там творили. Такого наворотили… Как последние подонки. Эти сволочи сперва приказывают никого не щадить, а потом говорят: «Забудьте!» Будто человека можно переключить как робота.

Никакой долг, никакой патриотизм, никакой антитерроризм не может оправдать подобной херни. Я на это не подписывался! Само собой, мой рапорт никому не понравился. Ни верхним, ни нижним, ни дальним, ни ближним. Рыльца у всех в пушку, правда глаза режет. Начали под меня копать. Сплошные замечания, взыскания, придирки, наряды и «губа». Мол, заткни свою пасть. Я только и делал, что сортиры драил. Понял: мне не жить. Либо загнобят в казарме, либо под пулю подставят… Ну и слинял по-тихому. Подавитесь своей присягой. Засуньте дисциплину, субординацию и национальную гордость себе в задницу.

Натали сразу почуяла неладное. Еще на платформе сдвинула брови, нахмурилась. Я усадил ее на скамейку.

— Послушай, лапочка. Мне нужно сказать тебе одну вещь. Забирай мою форму и делай с ней что хочешь. Хоть на тряпки порви, хоть выброси к черту. С меня довольно! Я ухожу и посылаю армейских засранцев куда подальше.

Помрачнела, долго молчала. Ручки задрожали, губки скривились. Наконец топнула ножкой и проговорила испуганно:

— Нет-нет, так нельзя, ты не должен. Дезертирство — преступление, которое карается по закону. Тебя поймают, осудят, посадят в тюрьму. А как же я, ты обо мне подумал?

— Военная полиция, суды, бумажные разборки — это все сказки для маленьких. Армия не станет разоряться ради одной паршивой овцы, там и без того говна навалом. Никто меня не будет ловить и судить. Пришлют пару повесток с угрозами и пойдут себе лесом!

Я взял ее за руку, мы пошли к ней домой. За всю дорогу она не проронила ни слова, упорно глядела в землю. Чужая, холодная. Всю душу мне вынула, никаких оправданий не слушала. Хоть я и распинался:

— Лапочка, не я преступник, а уроды, которые нас туда отправляют.

Понадеялся, что со временем Натали все поймет. Мой друг, моя жена, вторая половина. Но она даже не пыталась встать на мое место.

Заладила:

— Как ты мог? Мне стыдно за тебя. Ты меня опозорил. Ты меня разочаровал.

Ночью в постели, когда я захотел ее приласкать, раздраженно сбросила мою руку и отвернулась к стене. Зашептала опять:

— Как ты мог? Нет, как ты мог?

Достала меня эта песня. Я в ярости схватил Натали за плечи и принялся трясти. В конце концов, что для нее важней: муж или мнение каких-то имбецилов?!

— Ну чем я тебе не угодил? Чего ты стыдишься? Того, что я ни под кого не прогибаюсь, не умею молчать, не терплю их подлостей? Запомни раз и навсегда, Наттали с двумя «т»! Кровь проливать — это тебе не ногти красить. Я не манекен, чтоб форму носить и берет нахлобучивать. Не желаю ни убивать, ни умирать. Я жить хочу, жить с тобой, дура ты моя ненаглядная!

Должно быть, я помял ее, сделал больно. Она так странно взглянула на меня и заплакала. Все, конец! С этой минуты я потерял ее навсегда. Но не понял, баран, что натворил. Решил, что достучался до Натали, добился ответа, чувства. Мол, лед тронулся. Ничего подобного! Она так меня и не простила. Я принялся гладить ее по голове:

— Не плачь, малыш. Все уладится. Вот увидишь, я не просто пушечное мясо, я найду свое место в жизни. Ты не пожалеешь, что связалась со мной.

Натали жалела об этом еще тогда, на скамейке. Ничего у нас не срослось. Ничего не вышло. Хоть я и засунул гордость подальше, на работу меня упорно не брали. Ни в охрану, ни в бар вышибалой, ни в распоследний бардак. Я не смог устроиться даже разносчиком пиццы. Даже грузчиком в супермаркете. «Нет, нет и нет», — отвечали мне.

— Дезертир — человек ненадежный, — пустился в рассуждения хозяин ларька на углу нашей улицы. — Они боятся, что ты сбежишь при малейшей трудности. Кладешь с прибором на общество, никого не уважаешь, так приготовься к полной независимости, брат…

Пришлось мне по рынкам таскаться, разгружать машины, ставить и разбирать лотки-палатки, грязь сгребать за всеми.

— До чего докатился! Мусорщик, поденщик. Еще наймись писсуары протирать! Думаешь, я о таком мечтала? — злилась мадам.

Когда работы по утрам не было, я замечал, как старательно красится и наряжается Натали. Взвивался от ревности, как без этого?

— Что у меня, глаз нет? Не вижу, сколько помады красной изводишь? Ты одеждой торгуешь или себя предлагаешь, а?

— Может, скоро и на панель пойду, нужда заставит. Ты ж у меня шланг шлангом!

День ото дня Натали презирала меня все сильней. Но выгнать не решалась, побаивалась. Стоило мне подняться, приблизиться, заглянуть ей в глаза, визг смолкал, она бледнела и молча выходила из комнаты. Будто кто дернул стоп-кран.

Со временем до нее дошло, что сила на ее стороне. Вот тогда она и заявила мне сухо:

— Я заслуживаю лучшего. Катись-ка ты отсюда. Чтоб духу твоего не было! И вещи чтоб забрал до выходных.

Теперь Натали смотрела мне в глаза с угрозой. Так обидно было… Я согнулся, будто она мне по яйцам вмазала. Внезапный апперкот. Все кончено. Мадам свела счеты, нанесла последний удар, указала на дверь. Больше никогда не поцелует меня, не приласкает, не возьмет за руку. Паршивый дезертир на такое права не имеет. А ведь я любил ее до дрожи, до сумасшествия…

Теперешний мистер Майк пришелся бы тебе по вкусу, лапа моя. Начальник охраны! Это тебе не комар чихнул. Уважаемый человек в костюме и при деньгах. Ладно, с деньгами пока что туго, но это дело времени. Главное, сделать первый шаг. Дальше буду расти как на дрожжах. Терпение и труд все перетрут.

— Мистер Майк!

В дверь кто-то постучал.

— Открыто!

— Спуститесь к Жану, он ждет вас в холле. Ему срочно требуется ваша помощь.