Если завтра случится - Анна Джолос

class="p1">— Мне стало тебя жаль, — пожимаю плечом. — Оно же, видимо, на постоянку так, заживать не успевает. Постоянно плясать в этих черевичках надо…

Смотрим друг на друга. Она, вроде, успокаивается. Не знаю, верит или нет, но я говорю ей правду. Я испытал своего рода сострадание, если можно так выразиться.

— Мой жених, случайно увидев мои пальцы на пляже, сказал, что это ужасно, — признаётся она, опуская взгляд.

— Это который старый? — уточняю, когда в памяти всплывает бугай кавказской национальности. — Франт в пиджачке и брюках?

— Он не старый, вообще-то, — краснея, поджимает ноги к груди.

— Но старше тебя прилично.

— Почти на одиннадцать лет.

— Говорю же, старый, — повторяю, продолжая стоять на своём.

— В современном мире для мужчины и женщины это — нормальная разница, — поджимает губы.

— Ну как сказать…

Рядом с этим рослым, крупногабаритным мужиком она выглядит совсем юной.

— Амиран не жалует балет… — зачем-то рассказывает, глядя в стену. — А ты что думаешь?

— Я думаю, слишком много вопросов сегодня.

На последний отвечать точно не хотел бы. Как и обсуждать свои впечатления от балета, увиденного впервые. В её же исполнении.

— Я за кипятком. Доширак ела когда-нибудь, принцесса? — останавливаюсь у двери.

— Представь себе, вообще-то ела, — доносится мне в спину.

Касаюсь ручки. Улыбаюсь.

Столько лет прошло, а она до сих пор помнит…

Глава 9

Эдуард Зарецкий

— Эдуард Сергеевич, можно?

— Да, — потираю переносицу и поправляю пиджак.

— Кхм… — Ордовский покашливает и как-то странно жмётся, что на него не совсем похоже.

— Чего встал? Проходи, — киваю в сторону кресла, что стоит напротив.

— Там… Вы только не волнуйтесь, — предостерегающе выставляет ладони вперёд.

Фраза «вы только не волнуйтесь» — это по-любому знак того, что новости хреновые.

— Да говори ты уже, Дима! — начинаю злиться и выходить из себя. Терпеть не могу подобные паузы.

— Охрана обнаружила подкинутую во двор посылку.

У меня от его слов озноб ползёт вдоль позвоночника.

Сглотнув, напрягаюсь всем телом.

— И что там? — буквально заставляю себя спросить. В голове уже с десяток вариантов. Причём один хуже другого.

— Диск.

— Диск…

Его ответ и радует, и тревожит одновременно.

— Поехали, — резко поднимаюсь. — Бурунову позвонили?

— Да, Михалыч набрал его сразу после того, как ребята вскрыли пакет. Тот проорался, потребовал ничего не трогать. Уже едет туда.

— Ясно, — закрываю кабинет на ключ.

— Эдуард Сергеевич, ой, а вы уже уходите? — секретарша испуганно роняет зеркальце из рук и сгребает под стол свой бездонный саквояж с косметикой.

Размалевалась как проститутка. Хотя почему как? Проститутка и есть.

— А я исправила то письмо, которое утром приносила, — произносит с гордостью. — Ну, учла все ваши замечания.

— Достижение, Таня. Прошло десять часов.

— А, тут ещё пришёл факс от Рахимова… — протягивает мне листок.

— Когда? — вырываю бумажку из её пальцев. — Три часа назад? Тупая сосущая голова! Я просил сообщить мне сразу же!

Дура безмозглая! Годиться только для того, чтобы на коленях стоять. Это единственный её талант.

— Я просто…

— Уволена. Собирай свой манатки. Чтобы завтра же ноги твоей тут не было!

— Но Эдик… Эээдуард Сергеевич, — блеет, глядя на мою перекошенную от гнева морду. Сперва бледнеет, затем в секунду покрывается красными пятнами.

— Новую секретаршу к понедельнику найди, — бросаю Ордовскому, когда спускаемся по ступенькам.

— Будет сделано.

— И не такую безмозглую курицу, как эта.

Покидаем здание. На улице идёт проливной дождь. Затянутое серыми тучами небо громыхает раскатами. Водитель спешно направляется ко мне, на ходу раскрывая зонт.

Чёртова погода! Как будто из Москвы всю эту хренотень привёз.

Сажусь в автомобиль. До посёлка едем в полном молчании. Знаю, что Ордовскому нужно в срочном порядке обсудить со мной дела, но сейчас вообще не могу думать о чём-то, кроме Насти. И он, судя по всему, это прекрасно понимает.

— Приехали, Эдуард Сергеевич, — выдёргивает из мрачных мыслей его голос полчаса спустя.

Замечаю у ворот машину подполковника Бурунова. Пятью минутами позднее его и Полищука находим в смотровой башне охраны. Первый уже сидит за компьютером. Останавливаюсь за его спиной, игнорируя приветствие подчинённых. Взгляд автоматом приклеивается к экрану.

Играет музыка. Если не ошибаюсь, из Лебединого озера. Вокруг темно, но пучок света, направленный на мою Настю, позволяет увидеть то, от чего я в один миг свирепею. Она танцует. Танцует на битых стёклах босыми ногами. Крутит фуэте, морщась от боли.

Отхожу в сторону. Выбрасываю кулак вперёд, впечатывая его в шкаф, и рычу, прикрыв глаза на пару секунд.

Урою. Уничтожу. Выпотрошу. Скормлю червям.

Мрази.

— Эдуард Сергеевич, водички?

— На хер иди, — едва сдерживаюсь, чтобы не разгромить тут всё к дьяволу.

— Эдик, в чём дело? Это Настенька? Это наша Настя?

Мать твою, только её тут не хватало!

— Ты что тут делаешь? — прихватываю жену за локоть и веду на улицу.

Спускаю по лестнице, силком тащу по вымощенной брусчаткой дорожке.

— Я хочу посмотреть! Дай мне посмотреть на нашу дочь! — кричит, сопротивляясь.

— Вернись в дом, Алиса, — не позволяю вырваться.

— Моя девочка. Где она? Где она, Эдик?

— Не выпускать, — приказываю телохранителю Косте.

Ещё не хватало, чтобы она увидела этот проклятый ролик. Итак микроинсульт словила на фоне происходящего.

— Эдик! — слышу, как она рыдает. — Найди её! Найди, прошу!

Возвращаюсь в башню охраны. Бурунов в этот момент уже прячет упакованный диск в свой допотопный, пошарпаный чемодан. Снимает перчатки.

— Вышли все вон, — обращаюсь к присутствующим, и те незамедлительно ретируются.

— Что это за место? — интересуюсь, когда остаёмся вдвоём.

— Эдик, при всём уважении… я не экстрасенс, — закрывает чемодан на клёпки и поднимает на меня взгляд. — Отдам ребятам на экспертизу для детального изучения. Поработают с картинкой, глядишь, получится прояснить детали.

— Это всё, что ты можешь сказать? — выплёвываю яростно.

— Звук наложили уже после. Возможно, в оригинале на записи был слышен голос того, кто снимал видео. Говорю же, моим спецам надо поработать.

Бесит его спокойствие. Если бы не наше знакомство со времён горшка, непременно начистил бы ему харю.

— Сядь, продышись. У меня к тебе есть парочка вопросов.

Отодвигаю стул со скрежетом.

— Скажи, кроме Сердюка и Панфилова ни с кем за последнее время в конфликт не вступал?

— Я уже говорил! — отвечаю с психом.

— А ты поднапрягись и ещё раз хорошенько подумай, Эдик. Потому что эти двое чисты как младенцы.

— Уверен?

— Абсолютно, — кивает он.

Молча перебираю в голове круг знакомых.

— Вспомни еще, не отказал ли кому в помощи. Речь о простых гражданах, обращавшихся к тебе.

— То есть ты всерьёз полагаешь, что мать, требующая компенсацию за сына, погибшего в армии, способна на подобное!

— Сергеич, ну это же, наверняка, не единичный