Дом темных загадок - Беатрис Шеридан

Мы разворачиваем картины к стене, чтобы не смотреть на них. Работа тянется мучительно медленно, а я раздумываю, как бы слинять, чтобы продолжить исследовать замок. Вдруг Филипп привлекает к себе внимание. Он как раз снимает последнюю картину.

— Народ, здесь что-то странное! — кричит он с лестницы.

Он достает из модных джинсов перочинный нож и царапает что-то. Краска и штукатурка осыпаются, и тут же лезвие со скрипом задевает металл так, что мы все вздрагиваем.

— Здесь какая-то крышка, — объявляет Филипп.

Да, теперь и я замечаю. Четырехугольник, размером с дверцу сейфа или духовки. Филипп пытается загнать клинок между крышкой и стеной.

Мы с Томом тоже влезаем на лестницу в надежде что-нибудь рассмотреть, но только раскачиваем конструкцию и мешаем Филиппу. Наконец у него получается. Крышка поддается и открывается с металлическим щелчком, перед нами — черная дыра в стене.

Филипп пытается заглянуть внутрь и выхватывает из кармана связку ключей, на которой висит фонарик. Он освещает отверстие.

— Что там? — София приподнимается на цыпочках.

Филипп не отвечает. Его лицо приобретает странное выражение, которое я не могу никак трактовать. Он спускается, протягивает мне фонарик и позволяет первой заглянуть в дыру.

Темнота. Ничего, кроме темноты и, возможно, плесени. Потом я опускаю луч фонарика и замечаю, что там, в темноте, — крошечная комнатка без окон. На полу лежит предмет, который, очевидно, был когда-то матрацем, а на противоположной стороне — дверь, над которой висит распятие. Ручку отвинтили, а на самой двери нацарапаны фразы, молитвы и призывы о помощи множества пленников.

Ибо дал нам Бог духа не боязни, но силы и любви и целомудрия (Второе послание к Тимофею святого апостола Павла 1:1.7)

— Слово «темнота» пишется по буквам т-е-м-н-о-т-а. — Она шептала и пыталась сконцентрироваться. — «Страх» пишется по буквам с-т-р-а-х, но нет никакого смысла бояться.

Здесь, во мраке комнаты, она стала увереннее. Она глубоко вдохнула и выдохнула несколько раз.

— Это пишется по буквам у-в-е-р-е-н-н-а. Ты скрыта здесь, как Иона в чреве кита. А чем он там питался? «Голод» пишется по буквам г-о-л-о-д.

Она обхватила колени руками и подумала о своей бабушке и о сырных клецках, которые та часто готовила зимой по воскресеньям. В памяти всплыла большая темно-синяя форма для запекания с клецками, от которых в нос бил сливочный сырный дух. Она слышала тихое шипение, видела аппетитную золотисто-румяную сырную корочку и поджаренный на сливочном масле лук. Потом бабушка брала широкий нож, делила все на равные порции и ложкой раскладывала по тарелкам дымящиеся клецки. Агнесса чувствовала аромат и даже ощущала, как во рту тают нежные клецки, смешиваясь с расплавленным сыром и жареным луком.

Невольно она облизала сухие губы. После смерти бабушки она не ела ничего подобного. Но девочка не жаловалась, она пообещала себе, что никогда больше не будет ныть. Только если останется непорочной и чистой, она сможет вступить в Христианский девичий союз.

Бабушка очень бы ею гордилась.

— «Бабушка» пишется по буквам б-а-б-у-ш-к-а.

«Ты живешь, дитя мое, — говорила она, — ты живешь, и это все, чего хотели твои родители. Думай о том, что нытье не поможет делу и ничего не изменит. Если уж станет совсем туго, молись Богу и пытайся понять, почему он хочет тебя проверить. Есть Божий промысел на твой счет, и вообще для всех нас. Один хороший план. Поэтому тебе никогда не стоит бояться».

— «Бог», — шепчет она, — пишется по буквам Б-о-г.

Агнесса улыбнулась, она знала наверняка, что слово пишется с большой буквы Б. И все же ей не удалось заставить умолкнуть злой голос внутри, который роптал и твердил, что бабушка такого не сказала бы, если бы встретила тетю Гертруду. Агнесса больно ущипнула себя за ладонь, потому что эта еретическая мысль посещала ее уже не в первый раз.

Гертруда, которая вчера таскала Агнессу за волосы по всей кухне, казалась дьяволом. И Марта иногда втайне называла так Гертруду.

— «Дьявол» пишется по буквам д-ь-я-в-о-л.

Но об этом нельзя думать. Гертруда — это испытание, которое поможет Агнессе продвинуться дальше. Такая взрослая девочка, как она, уже давно должна уметь правильно читать и писать. Бог сам послал ей Гертруду, как Господь проверял Иова.

— «Иов» пишется по буквам… И-о-… Я не знаю, — испугалась она и ущипнула себя за ладонь еще сильнее. — Ты должна это знать! «В» или «Ф», ты должна знать, сосредоточься.

Она вытащила шпильку из косы и со злостью уколола себя в ладонь. Закапала кровь, она слизала ее, чтобы ничего не испачкать.

— «Испачкать» пишется… и-з-п-а-ч-к-а-т-ь.

Она с облегчением присосалась к проколотой руке. Она очень хотела знать, как это пишется.

«Наверное, в этом и есть промысел Божий, чтобы я улучшала себя, чтобы больше прикладывала усилий».

Она сунула шпильку в косу и надеялась, что прическа от этого не сильно испортилась, — Агнесса хотела выглядеть аккуратной, когда ее заберут отсюда. Не тупым дерьмом.

— Это пишется по буквам д-и-р-ь-м-о.

Нужно как-то ускорить процесс, иначе она навсегда останется тупой. Она снова вытащила шпильку из косы и колола себя всякий раз, когда не удавалось вспомнить буквы.

«Агнесса, ты должна исправиться. И-с-п-р-а-в-и-ц-а. Через “и”». Она довольно расправила фартук и села, прислонившись спиной к стене. Совершенно точно. Потому что у Бога, который с большой буквы, для нее есть план. Хороший план, который Пресвятая Дева ей еще покажет.

— П-р-е-с-в-и-т-а-я с «е», как в слове «Дева», как в слове Г-е-р-д-р-у-д-а, и с большой буквы, как Бог.

Не только вид комнаты подстегнул меня придумать отговорку и ускользнуть из бального зала. Я бегу по коридору к лестнице, хочу выбраться, просто выбраться из этих застенок. Я несусь вниз по ступенькам до вестибюля, быстро прохожу и его, распахиваю тяжелую дверь наружу. Глубоко вдыхаю кислород, словно меня несколько дней держали взаперти, в гнетущей атмосфере замка. Потом я просто опускаюсь на выщербленный карниз в тени и пытаюсь успокоиться.

После того как я, потрясенная, спустилась со стремянки, сразу поняла, зачем использовали комнату. До остальных тоже дошло, потому что никто не проронил ни слова. В бальном зале воцарилось молчание.

— Там, внутри, взаперти держали людей, — наконец нарушила я тишину.

— Ужасно! — вздрагивает Филипп.

— Что же это за дом такой? — Том усаживается на пол, поджав под себя ноги, кажется, его тоже потрясло зрелище. Он вытирает мокрый лоб. — Но все-таки очевидно, что комнату давно никто не использует.