Ферма - Том Роб Смит

Я не верю, как и не имею прямых доказательств того, что Эльза непосредственно замешана в совершенных преступлениях. Однако я уверена, что она о них знала. Работа помогала ей забыться, занять руки и голову настолько, чтобы не осталось сил сложить воедино кусочки головоломки. Представь себе океанского пловца, который не осмеливается оторвать взгляд от горизонта, потому что знает — под ним простирается черная и глубокая бездна, холодными течениями ласкающая ему лодыжки. Она предпочла жизнь во лжи, выбрав сознательную слепоту. Но это — не для меня. Я не закончу так, как она, — и совершу открытия, на которые она оказалась не способна.

На вечеринке я почти не разговаривала с Эльзой. Время от времени она поглядывала на меня, но представить своим друзьям так и не пожелала. Когда стало понятно, что пикник близится к концу, передо мной встал выбор — или смириться с тем, что мое представление обществу провалилось, или драться. Я предпочла последнее. Мой план заключался в том, чтобы рассказать захватывающую историю. Я остановилась на случае с лосем. Выбор показался мне удачным, поскольку произошел неподалеку, и я собиралась интерпретировать его как знак того, что сам Господь благословил нас на покупку этой фермы, в надежде, что и остальные воспримут его так же. Я испробовала свою историю на небольшой группе людей, среди которых оказался и весельчак мэр. Они сочли ее замечательной. Обрадованная столь явным успехом своей затеи, я стала обдумывать, кому еще представить ее. Но прежде чем я успела принять решение, ко мне подошел Хокан и попросил рассказать ее всем присутствующим сразу. Наверняка какой-то шпион, скорее всего двуличный мэр, шепнул ему на ушко о том положительном эффекте, который она оказала на мое положение в здешнем обществе. Хокан жестом призвал собравшихся к молчанию, и я оказалась в центре всеобщего внимания. Надо признать, у меня нет привычки к публичным выступлениям, и перед многочисленной аудиторией я теряюсь и становлюсь застенчивой. Но ставки были очень высоки. Если я проявлю себя с лучшей стороны, мое неуклюжее появление будет забыто. Итак, моя история вполне могла изменить мое будущее к лучшему. Сделав глубокий вдох, я начала с описания места действия. Пожалуй, я все-таки переволновалась; в моем рассказе присутствовали детали, которые вполне можно было опустить. Например, тот факт, что я купалась голой, о чем вовсе не было нужды рассказывать всем и каждому, как и то, что я была уверена: кто-то притаился в ветвях дерева и подсматривает за мной с недобрыми намерениями — в результате чего я выставила себя параноиком. Но мое повествование захватило аудиторию, никто не зевал и не тянулся за телефоном. Впрочем, когда я умолкла, аплодисментов не последовало, а Хокан заявил, что прожил здесь всю жизнь и ни разу не видел, чтобы лось осмелился переплыть реку. Так что, судя по всему, я просто ошиблась. Этот человек предложил мне во всеуслышание рассказать свою историю только для того, чтобы публично бросить мне вызов! Не знаю, какова вероятность своими глазами увидеть лося в воде. Быть может, это случается один раз в десять лет. Или в сто. Все, что мне известно, — это случилось со мной.

Стоило Хокану усомниться в моей правдивости, как гости встали на его сторону. Тот самый мэр, который всего минуту назад восхищался столь замечательным приключением, теперь утверждал, что лоси так далеко не заплывают. Были выдвинуты всевозможные теории для объяснения моей ошибки: сгущавшиеся сумерки, отсутствие дневного света, игра теней и прочие неправдоподобные выдумки относительно того, как женщина могла принять за плывущего рядом с ней лося, скажем, плавник или упавшее дерево. Криса отделяла от меня толпа гостей, я не знала, что из сказанного он понял, поскольку разговор велся на шведском. Я обернулась к нему за поддержкой. Но вместо того чтобы заявить, что я не имею склонности лгать, он прошипел мне:

— Ради бога, замолчи ты наконец со своим лосем!

И желание сражаться покинуло меня.

Торжествуя победу, Хокан успокаивающим жестом положил мне руку на плечо и пообещал, что сводит меня в лес, чтобы показать настоящего, живого лося. А мне хотелось спросить, почему он так гадко себя ведет. Он одержал грязную победу, но ошибался, если думал, что сможет выжить меня с моей земли. Подлость не поможет ему заполучить ферму.

В тот вечер мне было грустно. Грустно оттого, что посещение пикника не увенчалось успехом, что у меня не появились телефонные номера новых друзей, которым я могла бы позвонить, и что я не получила ни единого приглашения на кофе. Мне хотелось только одного — поскорее уйти оттуда, и я уже собиралась сказать об этом Крису, когда вдруг заметила приближающуюся к нам молодую женщину. Она шла со стороны фермы Хокана, одетая небрежно и даже мешковато. Вне всякого сомнения, она была одной из самых красивых женщин, которых я когда-либо видела, ничем не уступавшая моделям с обложек глянцевых журналов, рекламирующих духи или одежду от знаменитых кутюрье. Увидев, что она направляется к нам, я моментально позабыла о Хокане. Тут мне пришло в голову, что я слишком уж откровенно ее разглядываю и что было бы неплохо проявлять свой интерес не столь явно. Но, оглядевшись исподтишка, я заметила, что гости тоже во все глаза смотрят на нее, мужчины и женщины без исключения, словно она была гвоздем программы на сегодняшний вечер. Мне вдруг стало не по себе, как если бы я принимала участие в чем-то непристойном. Нет, все вели себя в рамках приличий, но в головах присутствующих роились мысли, которых там быть не должно.

Девушка была совсем еще молоденькая, на пороге взросления — ей только-только исполнилось шестнадцать, как я узнала впоследствии. Ты будешь прав, если предположишь, что все гости на вечеринке были белыми. Но девушка-то оказалась чернокожей, и мне стало любопытно, с кем она заговорит, но она лишь прошла сквозь толпу, не обменявшись ни с кем и словом и даже не остановившись, чтобы пригубить напиток или что-нибудь съесть. Она целеустремленно направлялась к реке. На деревянном понтоне она начала раздеваться, расстегнув «молнию» и сбросив на доски свитер с капюшоном. За ним последовали теплые брюки от тренировочного костюма и сандалии-шлепанцы. Сбросив эту мешковатую одежду, она осталась в одном купальнике бикини, более подходящем для ловли жемчуга в южных морях, чем для купания в ледяной воде Элк-ривер, Лосиной реки. Стоя спиной к нам, она грациозно нырнула и исчезла в пене пузырьков. Вынырнув в нескольких метрах от причала, она поплыла прочь — или полностью игнорируя взгляды собравшихся, или, наоборот, вполне осознавая их.

Хокан даже не пытался скрыть свою ярость. Его реакция испугала меня. Рука его по-прежнему лежала у меня на плече. Мышцы его напряглись. Он быстро убрал руку, поскольку она выдавала его истинные чувства, и сунул сжатые кулаки в карманы. Я поинтересовалась, кто такая эта молодая женщина, и Хокан ответил, что ее зовут Миа.

— Она — моя дочь.

Миа рассекала воду, выбрасывая руки из воды и глядя на нас. Вот взгляд ее остановился на Хокане и мне. Он был настолько выразительным, что мне вдруг захотелось окликнуть ее и объяснить, что я — не с ним, что я — не друг ему. Я была здесь сама по себе — как и она.

Пока я летела в Лондон, мне вдруг пришло в голову, что ты можешь решить, будто у меня есть предрассудки насчет приемных детей. Это неправда. Однако Хокан и Миа не походили на любящих отца и дочь. Я — не расистка, можешь мне поверить, и столь гадкие мысли мне не свойственны. Просто сердце подсказывало, что здесь что-то не так. Почему-то я не могла представить, что их связывают родственные отношения, что они живут в одном доме, едят за одним столом, что он утешает ее в трудную минуту, а она обращается к нему советом. Должна признаться, впрочем, что это открытие заставило меня по-новому взглянуть на Хокана. Поначалу я сочла его примитивным и ограниченным ксенофобом[3]. Но я ошиблась. Оказывается, он был далеко не так прост. Очевидно, он считал истинными шведами не только обладателей светлых волос и голубых глаз. В этом вопросе он явно руководствовался своей благосклонностью. По мнению Хокана, я отказалась от своей национальности, когда уехала из страны и обрела покровителя в лице мужа-англичанина. А Миа натурализовалась потому, что истинной шведкой ее признал Хокан. Право собственности для этого человека означало все. Но шестое чувство подсказывало мне даже тогда, при первой нашей встрече, что ей грозит смертельная опасность.