Жизнью смерть поправ - Геннадий Ананьев

Самоходки примолкли, посторонились, пропуская танки, и снова начали бить по опушке. А танковая колонна змеей поползла от усадьбы.

«Шесть, семь, восемь…» – начал считать Барканов. Крикнул во весь голос: «Приготовить связки гранат!» – И вновь продолжил считать. Головной танк звучно выплюнул в лес снаряд, и тут же колонна начала расползаться по лугу, наполняя воздух грозным рыком. Но вот в тот рык вмешался другой звук: монотонный, мощный. Он доносился сверху и стремительно приближался.

– Воздух!

И тут же, вслед за тревожной командой, выхлестнулось радостное:

– Ура! Наши!

Летели пограничные самолеты. Их нельзя было не узнать: металлические, необычно стройные для того времени, они совсем недавно поступили на вооружение авиаэскадрильи и сразу стали гордостью пограничников. Когда самолет поднимался в воздух нести патрульную службу, красноармейцы махали ему фуражками. А Витя и Женя всякий раз прыгали и восторженно кричали невесть где услышанное: «Самолет, самолет, забери меня в полет…»

«Где они, сынки мои? Как Маня с Галинкой? – какой уже раз с тревогой вспомнил Андрей о семье, и сам себя пытался успокоить: – В Риге уже должны быть».

Самолеты удачно выбрали время для атаки: танки начали перестройку, образовав плотный треугольник, и стали хорошей мишенью. Первые бомбы почти все попали в цель. Несколько танков загорелось. Неповрежденные рванулись вперед, разгрызая траву, расшвыривая комья земли, и второй заход с воздуха оказался менее удачным: остановились, загоревшись, только два танка. Еще два задымились на лугу после третьего захода. На заставу теперь двигалось всего четыре танка.

– Не демаскировать себя! – крикнул Барканов. – Танки пропускать, потом – связками гранат!

Он рассчитал, что танкисты не должны заметить оборонительной линии заставы и попадут в ловушку, и расчет его оправдался: два первых танка ухнули в глубокие ямы, замаскированные дерном, уложенным на жердях. Пограничники тут же накинули плащ-палатки на смотровые щели. Еще один танк, двигавшийся по дороге, подорвался на мине, а оставшийся невредимым пополз назад, отстреливаясь.

Первый бой выигран. Старший лейтенант Барканов видел, как взбодрились пограничники, слышал, с каким восторгом говорили они о летчиках, мастерски разбомбивших вражескую колонну. Бойцы поочередно подходили к танкам, попавшим в западни и беспомощно уткнувшимся длинными стволами в землю, довольно похлопывали по маслянистой жесткой броне.

Андрей и сам хотел подойти к танкам, но увидел, как из-за усадьбы неспешно выехали тупорылые грузовики с пехотой. Грузовики, как и танки, начали перестраиваться в линию, а когда до оврага оставалось метров четыреста, фашистские пехотинцы высыпались, словно горох, из кузовов и торопливой цепью начали наступление на заставу. Опять появилось несколько танков. Они догоняли пехоту.

– Без команды не стрелять! Танки пропустить, пехоту отсечь! – негромко распорядился Барканов (он еще надеялся, что фашисты не обнаружили оборону в овраге), и его команда тихо передавалась по окопам.

Вражеская цепь приближалась, оставляя за собой частые полосы примятой травы, будто прочесывая луг огромным гребнем. Барканов ждал… Он испытывал такое же чувство, как на охоте: хочется вскинуть ружье, но подпускаешь табунок уток поближе, чтобы различать лапки, иначе выстрел окажется бесполезным – сейчас старший лейтенант не спускал глаз с высокого худого офицера и ждал, когда станут видны его пальцы.

«Пора!» – определил Андрей, навел автомат на длинного офицера, но нажать на спусковой крючок не успел: высокий немец крикнул что-то, и цепь упала, как скошенная, в траву и исчезла в ней. Стремительно приближались лишь танки. Все это было так неожиданно, так не отвечало планам Барканова, продуманной им последовательности боя, что он растерялся. Андрей смотрел на опустевший вдруг луг с ползущими по нему танками да торчавшими, как застарелые копны сена, машинами, и не знал, какую команду подать, хотя вполне осознавал, что подчиненные ждут его слова, его решения. Он винил себя в том, что бой этот может быть проигран, по напряженному безмолвию в окопах определил, что никто не ожидал такого начала и потому все растеряны. Барканов понимал, что только действия могут вывести заставу из оцепенения и торопился найти выход.

– Скосить бы эту травку, – донеслось до Андрея, и он обрадованно подумал: «Верно. Умная голова!»

Потом глянул в ту сторону, откуда кинул ему боец спасательный круг, и крикнул громко:

– Противотанковыми гранатами – огонь! Перепахать землю!

Вздрагивала земля, бугрились черно-зеленые фонтаны, луг покрылся черными проплешинами, а потом они слились в неширокую взъерошенную полосу, похожую на ту, какими опахивают стога сена от шального пожара. Теперь было за что зацепиться глазу, видно было, где встретить врага огнем. И встретили дружно: уверенно заговорили пулеметы, хлестко ударили карабины, и, прерывая этот дружный говор, начали рваться гранаты, подкашивая немцев, пытавшихся прорваться через прогалину.

А вот танки ползли грозно, неудержимо, переваливаясь на воронках. Казалось, ничем их не остановишь.

– Гранаты под гусеницы! – крикнул Барканов и сам бросил гранату. Удачно – танк загорелся. Второй, на правом фланге, ткнулся носом в ловушку. В овраг спуститься удалось только одному. Развернувшись, он пополз было по оврагу, стреляя из пулемета, но в него сразу же полетели несколько связок гранат.

Начальник заставы, как и все пограничники, стрелял, бросал гранаты, колол штыком прыгающих в окопы немцев, но вместе с тем не выпускал из виду любой маневр противника и перебегал по оврагу сам, либо посылал подмогу туда, где особенно упорно лезли гитлеровцы. Андрей вновь обрел уверенность, которая выработалась еще на Памире, в стычках с басмачами. Он видел, что вражеская атака захлебывается, но понимал, что окончательно переломить ход боя можно только решительными действиями, только контратакой.

– Вперед! За мной! – крикнул он, как кричал десятки раз, поднимая пограничников навстречу басмачам, и выпрыгнул из окопа. Выстрелил в немца, вскинувшего на него автомат, и побежал вперед, сминая траву.

Вот уже взрыхленная гранатами полоса земли рядом. Оставшиеся в живых фашисты пересекают ее и бегут к машинам. Похоже на то, что можно, преследуя врага, добить его окончательно, захватить даже машины, но Барканов не увлекся очертя голову контратакой, он в самый нужный момент увидел, что на кабинах появились пулеметы.

– Стой! Ложись! Назад!

Упал сам в траву и пополз к оврагу. И тут же в землю начали впиваться пули.

Едва пограничники спустились в овраг и принялись было перебинтовывать раны, как на них со змеиным шипом посыпались мины, а вскоре начали рваться снаряды тяжелых гаубиц. В довершение всего над оврагом взвыли моторами пикирующие бомбардировщики, и вниз полетели с жутким воем бомбы. Пограничники прижались к стенкам окопов, попрятались за попавшими в ловушки танками, и только два человека (наблюдатель и начальник заставы) не спускали глаз с противника, чтобы вовремя предупредить заставу и приданный резерв, если вражина вновь начнет атаку.