Мэрилин Монро - Дональд Спото

Грейс Мак-Ки решительно возражала против этого: «Норма Джин, нет никаких препятствий к тому, чтобы ты, когда вырастешь, стала такой же, как она. С соответствующим цветом волос и лучшим носом...» Ребенку, в то время восьмилетнему (а также всем тем, кто слышал эту неизменную присказку), Грейс казалась малость смешной, чтобы не сказать раздражающей. Однако именно она научила девочку жить в твердой уверенности, что той суждено стать кинозвездой. Словно бы стремясь воплотить в жизнь собственные мечтания о достижении такого положения, и Грейс, и Мамочка Джин предприняли энергичные действия в пользу девушки, жизнью которой они жили и которая, как они в то верили, должна была добиться успеха там, где им самим не удалось пробиться. В сентябре 1934 года Грейс придала своим волосам крашеной блондинки голубовато-фиолетовый оттенок, а Норме Джин осторожно подкрасила губки и щечки. Тем самым неофициальная опекунша девочки дала старт гонке, которая в дальнейшем шла в воистину олимпийском темпе.

Этот год прошел для Нормы Джин в ежедневной учебе в начальной школе, а также в регулярных походах в кино вместе с Грейс и в эпизодических визитах Глэдис, которая по меньшей мере трижды ходила с ними по воскресеньям на ленч в отель «Амбассадор». Тихая, печальная и чужая Глэдис безрадостно ковырялась вилкой в еде, в то время как Грейс весело щебетала, с гордостью показывая платье, которое она недавно купила Норме Джин, и розовые ленточки, вплетенные ею в кудрявые волосы девочки. Такие ситуации не могли не быть весьма конфузливыми и неловкими — в первую очередь для матери, которая чувствовала себя ни на что не годной еще в большей степени, чем обычно, но и для дочери: ее снова настраивали против женщины, которую она никогда по-настоящему не знала.

Во время таких посещений Глэдис наверняка бывала исключена из «настоящей» жизни семьи, невзирая на рекомендации врачей, чтобы она в ней активно участвовала. Глэдис не ощутила себя более прочно связанной с реальной действительностью даже тогда, когда она навестила дочь в доме на Эрбол-драйв. Там Эткинсоны, по-прежнему погруженные в свои несбывшиеся мечты и надежды, упаковывали вещи для возвращения в Англию, где, как они говорили, их ждал верный успех. Испытывая ужас от ответственности за Норму Джин и несомненное чувство вины из-за того, что подвела врачей, дочку и Грейс, Глэдис вернулась к относительному спокойствию больницы. Там, по крайней мере, она вела жизнь в комфорте установленного распорядка, не выполняла никакой ответственной работы и не несла материнских обязанностей, благодаря чему была избавлена от постоянного чувства вины. Единственную действительность образовывало для нее то, что она видела и слышала в непосредственной близости. Норма Джин становилась для Глэдис не более чем смутным, неотчетливым силуэтом, который блуждал где-то на периферии ее памяти, словно болезненный призрак. «Моя мать, — сказала позже Норма Джин, — никогда по-настоящему и не старалась быть со мной. Думаю, меня для нее вообще не существовало».

Осенью дом на Эрбол-драйв был выставлен на продажу; этот отрезок улицы вскоре исчез — он был включен в комплекс, созданный вокруг голливудского амфитеатра. Однако Грейс не забрала девочку к себе, и причина была достаточно простой. Мак-Ки приняла решение стать законным опекуном Нормы Джин, но суд штата Калифорния требовал доказательств того, что живые и здравствующие родители (или родитель) ребенка неспособны к осуществлению опеки над ним и шансы на изменение ситуации отсутствуют. Кроме того, по законам штата требовалось, чтобы перед усыновлением ребенок провел по меньшей мере шесть месяцев в окружном сиротском приюте, пока за это время будет устанавливаться и оформляться право на опеку.

Первое требование удалось легко удовлетворить, когда Грейс получила официальное свидетельство врачей о душевной болезни Глэдис, которая была признана умалишенной. После этого Мак-Ки организовала перевод Глэдис из общедоступной больницы Лос-Анджелеса в штатную больницу в Норуолке, где не так давно умерла Делла Монро. Состояние Глэдис нормализовалось, и врачи из Лос-Анджелеса констатировали, что уже не могут больше держать ее в своей больнице общего типа. «Болезнь данной пациентки, — свидетельствовал отчет главного врача, — характеризует то, что она: (1) периодически отдается религиозным чувствам; (2) временами испытывает глубокую депрессию и беспокойство. Представляется, что это состояние носит хронический характер». Такие формулировки отчетливо демонстрируют поверхностный характер диагностирования и лечения психических болезней в 1935 году. Разумным представляется вопрос: а не была ли жажда духовной чистоты и здоровья — обычное следствие депрессии и беспокойства — вполне адекватной реакцией Глэдис на многочисленные жизненные испытания, постигшие ее?

Поскольку вилла на Эрбол-драйв перестала быть семейным домом, единственным выходом стало помещение Глэдис в стационар. Кроме того, штатная больница в Норуолке (по крайней мере, в сравнении с общедоступной больницей Лос-Анджелеса) пользовалась лучшей репутацией применительно к умению справляться с хроническими случаями разнообразных психических заболеваний. В дополнение к общей апатии Глэдис и отсутствию у нее внешних проявлений каких-либо эмоций, заявление Грейс о внебрачном происхождении Нормы Джин и изложение ею всей семейной истории подруги — уже традиционного, хотя и неточного припоминания душевных болезней, явившихся уделом Тилфорда, Отиса и Деллы, — убедило врачей Лос-Анджелесской больницы в том, что их пациентка является человеком, не несущим ответственности за свои поступки и, стало быть, недееспособным.

Таким образом, в январе 1935 года Глэдис забрали в штатную больницу, расположенную в Норуолке, где она пробыла ровно год, вплоть до момента следующего переезда. «Мне было неприятно, что она болеет, — вспоминала впоследствии Норма Джин, — но нас никогда не связывали никакие отношения. Я видела ее не особенно часто». Грейс не столкнулась с затруднениями и при выполнении второго правового требования. Выяснив, что в сентябре следующего года Норма Джин может добиваться предоставления ей места в сиротском приюте Лос-Анджелеса, она договорилась с семейством Джиффенов, проживавшим в западном секторе города, о том, что до указанного времени эти люди будут заботиться о девочке. Однако прежде, чем отдать туда Норму, Грейс хитроумно пронюхала, что Джиффены, имея и без того полный дом детей — как собственных, так и взятых на воспитание, — не в состоянии задержать у себя Норму Джин на сколь-нибудь длительное время.

Грейс демонстративно проявляла свою заботу о Норме Джин и еженедельно направляла заявления и справки в надлежащие инстанции, а также вновь обратилась в суд с просьбой отказаться от обязательного помещения ребенка в приют для сирот, так чтобы после пребывания у Джиффенов девочка могла бы сразу поселиться с нею. «Невозможно себе представить, как же я была счастлива, когда Грейс сказала мне, что не отправляет меня в какую-то непонятную школу, где мне пришлось бы жить с детьми, которых я совсем не знаю, и без семьи».

И таким вот образом после двух месяцев, проведенных у Джиффенов, девочке разрешили — пока суд проверит по всем статьям, подходит ли Грейс для того, чтобы стать легальным опекуном Нормы Джин, — временно пожить с матерью Грейс, Эммой Уилетт Этчисон. Та занимала отдельную квартиру на Лоди-плэйс в Голливуде, в красивом, украшенном белой лепкой здании в испанском стиле, крыша которого была покрыта черепицей, двор обсажен цветами, а в центре тихо журчал фонтан. Норма Джин поселилась там ранней весной 1935 года.