Золотой век Испанской империи - Хью Томас

Педро де Ганте прошел обучение в Лувенском университете, после чего стал послушником во францисканском монастыре в Генте, где провел несколько лет. Он покинул его в 1522 году вместе с императором – своим предполагаемым братом или племянником, – и в мае следующего года погрузился на корабль, отправлявшийся в Новую Испанию. Вместе с двумя своими сотоварищами он прибыл туда 13 августа 1523 года, в день второй годовщины взятия Мехико-Теночтитлана. Возможно, на его решение отправиться в Новый Свет оказало влияние то, что это не получилось у Глапиона. Он провел три года в Тескоко, где основал школу Святого Франсиска позади часовни Сан-Хосе. Здесь он открыл мастерские для кузнецов, портных, плотников, сапожников, каменщиков, художников, чертежников и изготовителей подсвечников. Такое профессиональное обучение было для мешиков делом чрезвычайной важности.

Педро оставался в Новой Испании до конца жизни, и за это время обучил тысячи мексиканцев чтению, шитью и письму. Он целенаправленно содействовал слиянию испанского и индейского образа жизни. Так, если ему предстояло присутствовать на индейской церемонии, он сочинял для нее христианское песнопение. Он рисовал новые выкройки для индейской одежды в христианском духе: «Таким образом индейцы впервые научились выказывать послушание Церкви».

Был он Габсбургом или нет, но Педро обладаль прекрасной, по мнению его бесчисленных друзей, внешностью и представлял собой величественную фигуру, достойную своей предполагаемой родословной. Всю жизнь он оставался послушником и никогда не был посвящен в духовный сан, ввиду чего никогда не имел высокого звания. Тем не менее, это не мешало второму архиепископу Мехико, доминиканцу фраю Алонсо де Монтуфару, говорить: «Педро де Ганте – вот архиепископ Мехико, а не я».

Вскорости в Новый Свет были назначены несколько служителей инквизиции. В 1523 году в Индиях было совершено первое аутодафе: в Санто-Доминго был осужден Альфонсо де Эскаланте. Эскаланте был ни более ни менее как нотариусом в Сантьяго-де-Куба, где его дом служил местопребыванием местной литейной мастерской. Он также выступал свидетелем в предпринятом Диего Веласкесом в 1519 году расследовании действий Франсиско де Монтехо. Несмотря на все это, он был сожжен как практикующий иудей{130}, причем его казни предшествовали обычные жестокие пытки, как это было принято у инквизиции того времени.

В том же году папа Адриан VI предоставил францисканцам в Новом Свете особые привилегии. Отныне они могли каждые три года сами избирать своего настоятеля, которому предоставлялась вся полнота епископской власти, за исключением возможности рукополагать в сан. Следствием этого было то, что уже в начале 1524 года в Новую Испанию отплыли еще двенадцать францисканцев.

Эти люди добрались до Санто-Доминго в феврале, до Кубы в марте, и до Веракруса 13 мая того же года, после чего отправились босыми в Мехико-Теночтитлан. Это были не обычные францисканцы, но люди из церковной провинции Сан-Габриэль в Эстремадуре – реформированного отделения ордена, члены которого стремились отражать в своей жизни бедность евангелистов и христиан первых веков после Рождества Христова. Это были радикальные реформаторы, в основном из знатных семей, чьи принципы привели их к многочисленным столкновениям с обычными поселенцами. Эта милленаристская секта была основана в 1493 году Хуаном де Гуадалупе в новом монастыре в Гранаде, посвященном святому Франциску. Вскоре таких монастырей было уже шесть – пять в Эстремадуре и один в Португалии.

Этих новых францисканцев привел в Новую Испанию фрай Мартин де Валенсия, который был родом из Валенсии-де-Дон-Хуан, городка, лежащего примерно в пятнадцати милях к югу от Леона на берегах реки Эсла, на пути в Бенавенте. Ему было пятьдесят лет, когда он прибыл в Новую Испанию, и хотя он был ревностнейшим католиком, у него не было необходимых способностей, чтобы выучить новый язык. Он пытался компенсировать это тем, что молился в людных местах, чтобы индейцы, подражая ему, могли прийти к Господу – поскольку, как он сам говорил, «туземцы весьма склонны повторять то, что у них на глазах делают другие». И действительно, индейцы были превосходными имитаторами. Тем не менее, как говорят, рьяный монах бил тех индейцев, которых считал чересчур медлительными, чтобы ускорить их обучение. Незадолго до своей кончины он решил, что должен переплыть Тихий океан, чтобы отыскать «людей великих способностей, живущих в Китае»{131}.

Однажды, еще в Испании, когда он читал проповедь, посвященную обращению неверных, ему было явлено видение огромного множества новообращенных. Прервав проповедь, он трижды воскликнув «Хвалите господа Христа!», из-за чего братья-францисканцы решили, что он сошел с ума, и держали взаперти, пока он не объяснил им, что видение направляет его крестить язычников{132}.

В число других францисканцев входил фрай Луис де Фуэнсалида – судя по имени, он, видимо, тоже был родом из Старой Кастилии. Этот человек имел весьма гуманистические взгляды на лежавшую перед ним задачу. Согласно его мировоззрению, христианство являлось религией всего мира, и лишь те, кто отказывался принять этот факт, могли не брать на себя труд выучить какой-нибудь из индейских языков (возможно, здесь таился выпад в сторону фрая Мартина), никогда не проповедовали туземцам и не принимали их исповедей. Он превозносил присущее индейцам ощущение страха Божьего и, судя по всему, считал, что их набожность во многих отношениях превосходит религиозное чувство испанцев{133}. Для того чтобы поразить воображение индейцев, чьими душами он стремился завладеть, он однажды написал пьесу на языке науатль, в форме диалога между архангелом Гавриилом и Девой Марией. В пьесе описывалось, как архангел преподносит Деве письма от томящихся в лимбе патриархов, прося ее принять посланных к ней представителей. Фрай Луис был первым испанским клириком, способным говорить проповеди на науатле, и первым, кому предложили стать епископом Мичоакана – от какового предложения он, впрочем, отказался{134}.

Фуэнсалида был вторым по значимости человеком в этой незаурядной экспедиции. Он был другом Кортеса, чьи интересы отстаивал во время его ресиденсии[26]{135}, защищая его от обвинений, например, доминиканца фрая Томаса де Ортиса, который, подобно большинству членов своего ордена, выступал противником капитан-генерала{136}.