Тени Сталина - Владимир Логинов

— В прошлую нашу встречу вы, Павел Михайлович, рассказывали про деньги, которые дал старику на дорогу Сталин…

— Да-да. Но деньги он дал ему у себя на Ближней, в Кунцеве, и старику неудобно было при Сталине их считать. Так вот, когда под утро Сталин уехал и мы легли спать, вдруг я слышу разговор наверху. А первый встал старик и в своей комнате стал считать деньги. Александр Яковлевич увидел и спрашивает у него: «Ну что ты, Дата, считаешь? Неужели Сталин обманет тебя?» А Дата отвечает: «А вдруг лишние передал? Ведь ему надо вернуть!» Вот такая была история, когда я впервые со Сталиным встретился. А так я всегда на всех его выступлениях рядом был — мало ли что понадобится!

— Мне Бичиго рассказывал, что вы Черчиллю сигары приносили, когда он к Сталину приезжал…

— Это когда война началась. Тут же к нам сразу Черчилль прилетел для заключения договора о совместных военных действиях. Тогда Сталин его и спрашивает: «Где вы хотите расположиться: в Подмосковье или в Москве?» Ведь Москву тогда бомбили. А Черчилль хитрый был, подумал и говорит: «Где скажете, там и буду!» Ну, Сталин в честь его приезда устроил банкет в Екатерининском зале Кремля. Вечером. Я, конечно, весь в суете. Закончили поздно, но Сталин с Черчиллем и Молотовым пошли в кинозал. И вдруг подходит ко мне Александр Яковлевич и говорит: «Павлик, отнеси в кинозал сигары для Черчилля». Ну, я положил сигары на поднос и пошел. Дверь была немного приоткрыта, я зашел и направился к Сталину. «Товарищ Сталин, — говорю, — это для господина Черчилля». Сталин поблагодарил меня, и я вышел. А позже Александр Яковлевич мне говорил, что Сталин у него на следующий день поинтересовался: «А что это за парень, Саша, вчера сигары приносил? Я его уже где-то видел». — «Из Гори он, — ответил тогда Александр Яковлевич. — Его отец был в дружбе с моим отцом». — «Ах, вон оно что! Ну, пусть на таких мероприятиях будет поблизости. Скромный парень».

— И он даже брал вас в Тегеран?

— Да. Я видел вблизи и даже разговаривал с величайшими людьми того времени. Это было в сорок третьем году. Мне сказали, что мы едем. А куда — я и сам не знал. Сели на Курском вокзале в поезд и доехали до Баку. От Баку добрались до Астары, маленького приграничного городка. Был вечер. Из моего начальства были Берия, Аполлонов, Александр Яковлевич и другие. Но там мы пробыли недолго. Начальство село в легковые машины, а мне дали грузовую. В нее я погрузил продукты, усадил поваров, официантов и поехал за легковыми автомобилями. Были в пути почти сутки. Шофер мой так устал, потому что не спал две ночи, и был почти не в состоянии вести машину, когда мы подъезжали к Тегерану. Я с ним и так и этак разговаривал, боялся, что он заснет за рулем. О Москве рассказывал, приглашал в Москву, говорил ему, там такие красивые девушки, которых он в жизни не видел… Сам я тоже измучился, но все-таки не дал ему заснуть. И следующим вечером мы приехали в советское посольство в Тегеране. А рядом с нами было американское посольство. Сталин раньше всех самолетом прилетел. И когда прилетел Рузвельт, он послал своего человека на аэродром его встречать. Ну, тот и сказал Рузвельту, что по последним данным контрразведки на него готовится покушение и поэтому товарищ Сталин предлагает ему поселиться в нашем посольстве. Рузвельт задумался и сказал: «А наша разведка ничего мне не докладывала, но русские работают очень хорошо, и я им верю. Однако я вчера обещал Черчиллю, что приеду к нему. Как же быть?» И тут он неожиданно согласился и поехал к нам. И я кормил и поил его.

— Когда состоялась их первая встреча?

— Вечером. С нашей стороны были Молотов, Ворошилов, Берия. С американской — Рузвельт со своими людьми, и Черчилль с группой англичан. Мы с Александром Яковлевичем стояли у черного входа и с нами еще двое чекистов-генералов из охраны. Все молчали, и была такая напряженная тишина, что было слышно, как муха пролетит. И тут я вижу, Сталин идет со Звездой Героя на груди. Я глянул на его походку и замер — точь-в-точь как у Якова Георгиевича. И как только он вошел в зал, все, словно по команде, встали, а Рузвельт протянул к нему свои длинные руки, ведь он сидел в инвалидной коляске. Сталин наклонился к нему и обнял его. Через несколько минут рядом с нами оказался человек в форме американских военно-воздушных сил с полковничьими погонами. Мы недоумевали — кто это может быть и почему он оказался у черного входа рядом с нами. Но тут Сталин взглянул в нашу сторону и, увидев его, поманил к себе рукой. Это был Эллиот Рузвельт,[4] сын президента США. Сталин посадил его за стол. Когда банкет был в самом разгаре, произошел казус с нашим переводчиком Владимиром Бережковым. Вообще-то основной переводчик с английского у Сталина был Павлов, но в Тегеране почему-то был Бережков. Обычно он за час-полтора до всяких приемов у нас поест и идет на работу. А в этот раз он, видимо, не успел. Он садился со всеми за стол, и ему подавали, как и всем. В тот раз мы подали жареные вырезки, бефстроганов, которые привезли из Москвы. Они были такие вкусные, что Бережков не выдержал и хватанул кусок. А в это время Черчилль как раз обратился к Сталину. Сталин посмотрел на Бережкова, а у него полный рот, и он никак не может прожевать мясо. Сталин сурово прожег его глазами и строго сказал: «Нашел место, где обедать!» Кстати, американцы и англичане своих переводчиков не привезли и полностью доверяли нашему. Так что ответственность была высочайшая.

— Кстати, Бережков еще жив.

— Я знаю. Он в Америке живет. Тогда из Москвы мы привезли много коньяка, который очень любил Черчилль, и лососину для Рузвельта, которую тот обожал. Черчилль за столом очень хвалил коньяк, и Сталин ему сказал, что, как только война закончится, мы пришлем в Англию много коньяка и даже коньячный завод построим. А на следующий день Сталин преподнес Рузвельту живую рыбу, которую мы привезли из Баку. Это была большая лососина, и Рузвельт был в восторге. Только вот как ее транспортировать в Америку? Что с ней сделать? Этого никто не знал. И тогда сам Сталин объяснил нам, как разделать, как засолить, во что завернуть. Деталей я уже не помню, но, кажется, в какой-то пергамент.

— А вы присутствовали при вручении Сталину меча от английского короля Георга VI?

— Разумеется. Это было во дворе нашего посольства в яркий солнечный день. К нам зашел сотрудник посольства и пригласил выйти на улицу. Мы вышли. Там уже собрались люди и приехал Черчилль, который и преподнес Сталину меч от короля в честь победы под Сталинградом. Сталин вынул его из ножен, поцеловал и произнес короткую благодарственную речь. Всем нам было очень приятно. Это все я видел своими глазами. Ну а в Москву мы возвращались тем же путем, каким и ехали в Тегеран.

— Насколько я знаю, по возвращении в Москву Сталин сразу передал этот меч в музей.

— Да, он ничего дома не держал. Да и вообще жил очень скромно. Это даже трудно себе представить. Ведь по логике вещей, если человек провел первую половину жизни в тюрьмах, ссылках, голоде и холоде, то на старости лет, имея такие громадные возможности, должен быть в комфорте и роскоши. А он — нет. Я никогда не забуду, когда его охрана, увидев его изношенные ботинки, была поражена. Все скинулись и купили ему новые, поставив их на место старых, которые он когда-то еще в ссылке купил. И вот утром Сталин встает и надевает ботинки. Смотрит — новые. Вызывает Матрену, домработницу, и спрашивает: «А где мои старые ботинки?» А она так мягко отвечает: «Товарищ Сталин, вы генералиссимус, Маршал Советского Союза, Генеральный секретарь, бываете на официальных приемах, а старые ботинки совсем исхудились, неудобно как-то, и поэтому мы решили купить вам новые…» Сталин подумал и говорит: «Принесите мои ботинки». Вообще, человек это был необыкновенный, фанатичный государственник и исключительный аскет. После гибели жены жил как монах, понимаете ли! Никого у него не было. И никому не прощал малейших прегрешений и в нравственном, и в этическом планах, в отличие от нынешних «новых русских» — воров, казнокрадов, бандитов, да просто подонков. Он этого не терпел, даже в отношении своих близких родственников. Я повторяю, что от природы это был исключительный государственник, пусть и жесткий, но фанатично преданный своему народу. Даже родного сына в жертву принес во имя победы над врагом! И за это его безумно любил Власик.