Князь Холод - Дмитрий Евдокимов

Ну, а то, что начало происходить после моего раннего и, подчеркну, добровольного пробуждения, меня не так уж сильно удивило. Привыкать уже начал к тому, что спокойной жизни у князя Бодрова быть не может в принципе. По крайней мере, в Ивангороде.

Я заканчивал завтракать, когда во входную дверь настойчиво постучали. Гостей я не ждал, но и подвоха никакого не ждал тоже. Государь должен был прибыть лишь к обеду, старший царевич продолжал улаживать какие-то дела на границе с Силирией, а до их прибытия вряд ли кто-то мог доставить мне какие-то глобальные проблемы. Тот же всемогущий Глазков хотя и дал понять, что продолжает наблюдать за мной, но без указания свыше ничего предпринимать не станет. Буйные головы вроде Сахно попритихли, наученные его горьким опытом, а больше я ниоткуда опасности не ждал. Вернее, не знал, откуда ее можно ждать.

Что что-то идет не так, стало ясно по шуму в прихожей и сдавленному вскрику отправившегося отпирать двери слуги Семена. Игнат с проклятьями бросился в угол гостиной за шпагой, я крепче сжал в одной руке вилку, в другой столовый нож. Невесть что за оружие, но другого под рукой не оказалось, и это стоило принять к сведению.

В комнату вошли три солдата и унтер в форме Зеленодольского пехотного полка, причем один из рядовых держал за ухо моего слугу. Следом за ними появилось и главное действующее лицо этого представления – полковник того же самого полка. Знаком я с ним не был, но слышать о князе Григорянском уже приходилось. Был он богат, красив, далеко не глуп, но отличался чрезвычайно высоким мнением о себе любимом. И что немаловажно, Григорянские, так же как и Бодровы, были потомками удельных князей, то есть тоже являлись какими-то там дальними родственниками царствующей фамилии.

Выглядел князь Василий весьма раздраженным, если не сказать взбешенным. Верхняя губа, украшенная щегольскими усиками, подрагивала, темные глаза метали молнии, тонкие брови нахмурены. По моим прикидкам был он старше меня лет на пять, чуть повыше ростом, но с уже явно обозначившимся брюшком, что характеризовало его скорее как любителя вкусно поесть, нежели как любителя физических упражнений. Впрочем, это всё было очень условной оценкой.

Едва я понял, кто передо мной, стала ясна и причина этого нахального утреннего вторжения. Аукнулось мне вчерашнее столкновение с его людьми. Но это уже явный перебор, товарищ Григорянский, не того ты масштаба фигура, чтобы такие «наезды» на меня устраивать.

Кровь ударила в голову, и я лишь огромным усилием воли заставил себя сдержаться. Только наградил выкручивающего ухо Семена солдата тяжелым многообещающим взглядом.

– Сейчас же. Отпусти. Моего слугу, – потребовал я, выделяя интонацией каждое слово.

– Они подчиняются моим приказам, Бодров, – насмешливо сказал Григорянский, подходя ближе к столу.

– Игнат, пистолет! – не оборачиваясь, я протянул назад левую руку, и Лукьянов шустро вложил в нее заряженный пистолет.

– Ты не посмеешь, – князь небрежно махнул рукой, однако его подчиненные обеспокоенно переглянулись, а тот, кого я продолжал буравить взглядом, ослабил хватку.

– Я в своем праве, – холодно ответил я и, вытянув вперед руку, спустил курок, – вы ввалились ко мне домой без спроса.

Грянул выстрел, на зеленодольцев посыпалась выбитая пулей из стены штукатурка, а я невозмутимо протянул разряженный пистолет назад Игнату:

– Следующий! А вас, господа зеленодольцы, предупреждаю, что следующую пулю запущу в лоб этому молодцу!

Не ожидавшие такого приема люди Григорянского явно были впечатлены, и только присутствие их командира не позволяло им с чистой совестью ретироваться. А вот мой слуга обрел свободу и быстренько перебежал ко мне за спину.

– Всем, кроме князя, выйти в коридор и дверь за собой прикрыть! – скомандовал я, вновь наводя на непрошеных гостей пистолет.

Нет, я в девяностых годах братков по улицам трещавшей по швам страны не гонял, маловат был. Зато с приблатненными малолетками, во всем старавшимися походить на коротко стриженных перекачанных героев того времени, сталкиваться приходилось. И я отлично понимал, что перед этой публикой ни в коем случае нельзя дать слабину. Никаких вежливо-корректных разговоров, никаких логических построений и призывов к здравому смыслу, только сила. По-другому они не понимают. Сейчас просто необходимо показать, кто в доме хозяин, лишь потом можно будет общаться.

Солдаты обеспокоенно переглянулись между собой, а унтер-офицер вопросительно посмотрел на князя. Тот нехотя кивнул головой.

Кто бы мог подумать, что мне пригодится именно опыт общения с гопниками из моего параллельного мира! А я-то переживал, что, фактически попадя в прошлое, никак не могу воспользоваться никакими знаниями! Смех да и только…

– Игнат, Семен, выйдите, – добившись ухода солдат, я посчитал, что правильнее будет разговаривать с Григорянским с глазу на глаз, и, как только за моими людьми закрылась дверь, обратился уже к нему напрямую: – Слушаю тебя внимательно, Василий Федорович. Да ты присаживайся, в ногах правды нет.

– Ты напал на моих людей! – проигнорировав и мое предложение, и миролюбивый тон, с ходу заявил Григорянский. – Они не выполнили мое поручение, вследствие чего я не сдержал слова, данного одной наглой особе. А я всегда держу свое слово!

– Вообще-то я шел на балкон подышать свежим воздухом, – попытался оправдаться я, – и это они на меня напали.

– Не нужно шляться где попало по ночам и, тем более, не нужно мешать моим людям!

Всё понятно, случай клинический, излечению не подлежит. Господин Григорянский у нас принадлежит к породе упертых дуболомов, считающих себя вершителями судеб и свято верующих в свою непогрешимость. Никакими логическими доводами такого не переубедить. Осталось только выяснить: пришел ли он просто ругаться и запугивать или хочет дуэли.

– Князь, ты сам себя-то слышишь? Понимаешь, о чем говоришь? Ты натравил своих людей на графиню Ружину! Троих здоровых мужиков на одну беззащитную женщину! Мало того, твои подручные напали на меня, князя и полковника царской армии! И сделали это не по незнанию!

– Ружину нужно было проучить! – продолжал гнуть свою линию Григорянский.

– Блестяще! – я картинно поаплодировал. – Просто блестяще! Ничего умнее в голову не пришло, кроме как отправить своих разбойников порезать ей платье?

– Ты не заговаривайся, Бодров! И в дела мои не лезь!

– Григорянский, чего ты хочешь? Чего ты приперся, что тебе нужно от меня? – ей-богу, продолжать разговор было бессмысленно, мы словно на разных языках разговаривали.

– Сатисфакции, Бодров, чего же еще? – и в мою тарелку плюхнулась заранее стянутая с его руки перчатка.

– Вот как?

– Конечно, если ты не хочешь извиниться, – князь произнес это так надменно, что даже если бы я и хотел извиниться, то тут же передумал бы. – Но сделать это придется при моих людях!

Просто какой-то хрестоматийный персонаж, олицетворяющий надменную глупость. А ведь мне его характеризовали как весьма неглупого человека. Ошибочка? Или есть какой-то подвох? Впрочем, какая разница? Он тут наговорил уже столько, что исключил любые пути для мирного разрешения конфликта.