Зов из бездны - Михаил Ахманов

Сергеев с неодобрением хмыкнул:

– Какие еще гости? У меня свободный день, и я тружусь над мемуарами. Это очень серьезная работа, очень ответственная. Блуждаешь мыслью в прошлом, вспоминаешь, мучаешься и думаешь: сказать ли правду или приукрасить. Ведь для потомков пишу! Прерваться можно лишь на обед, и то нежелательно.

– Прервешься, — распорядилась Пилар. — Я же тебе говорила, что сегодня к нам придет один достойный человек. С Земли прилетел, чтобы с тобой повидаться! Нельзя ему отказывать.

– Так, — сказал Сергеев, — теперь я вспомнил. Это журналист, наглец, что завалил моего референта просьбами о встрече. Упорный, однако!

– Он не наглец, а внук моей подруги, — возразила Пилар. — Или правнук, не помню точно… Очень милый юноша, очень любезный. Он книгу пишет — про Хайнса, про тебя и про историю контакта.

– Как его зовут?

– Мохан Дхамендра Санджай Мадхури… кажется, так…

– Прямо скажем, не простое имечко, не выговоришь сразу! Он индус? Откуда у тебя подруга с внуком индусом? Что-то я такой не помню!

– Ты свое вспоминай, приукрашивай и мемуары пиши, а с моими подругами я сама разберусь, — сказала Пилар. — А что до имени… Можешь звать его Майклом или Михаилом, он не обидится.

– Заговор, определенно заговор, — проворчал Сергеев. — Ну-ка, признайся, на какой козе он к тебе подъехал? Чем обольстил?

Руки Пилар задвигались, начали ткать прихотливый узор, потом заплясали мышцы лица; она откинула головку, темные волосы рассыпались, шляпа свалилась, но Сергеев успел ее поймать. Несмотря на годы, прожитые с Пилар, и тесный контакт с тереянцами, он не смог обучиться их языку жестов и знаков. Пилар утверждала, что это женское умение, требующее врожденной гибкости и мимических талантов, и что осваивать его необходимо с детских лет. Она не пыталась учить сыновей и мальчишек-внуков, возложив надежды на Лизу и Инессу. Должно быть, не зря — они обе трудились сейчас переводчицами на станции.

Танец рук и лица завершился.

– Все ясно, — сказал Сергеев. — Этот милый юноша тоже умеет плясать и разговаривать знаками. Древнее индийское искусство… на этом вы и сошлись… Я прав?

Пилар хихикнула:

– Не совсем. Я сказала, что он на Марсе в первый раз и, конечно, захочет пройтись по Авалону. Здесь у нас масса интересного! Ну не мне же с ним гулять… В общем, я вызвала Лизу.

Сергеев покивал головой.

– В самом деле, отчего не вызвать?.. Инесса у нас дама семейная, а Лизавета — нет. Но красотой ее бог не обидел, и я точно знаю, сколько у нее поклонников на станции. Зачем ей этот индус Михаил?

– У девушки лишних поклонников не бывает, — отрезала Пилар и направилась в дом.

* * *

Индиец Мохан-Михаил в самом деле оказался милым юношей — лет этак тридцати пяти. Он был поразительно красив: матово-смуглое лицо, правильные черты потомка ариев, твердый подбородок, черные колдовские глаза и брови, какие у русских называют соболиными. «Пропала Елизавета», — подумал Сергеев, усаживая гостя за стол в саду. Впрочем, Лиза тоже была хороша, а нравом уродилась в бабку. Нрав же у супруги Сергеева был обманчив — за внешней мягкостью скрывался твердый, как кремень, характер.

Пилар принесла им печенье, стаканы с вишневым соком и удалилась. Но перед тем бросила на Сергеева многозначительный взгляд: мол, будь любезен с милым юношей, не обижай правнука подруги. Или, возможно, внука.

– Если будешь записывать, доставай свою технику, — сказал Сергеев.

– Не буду. У меня хорошая память, сэр.

– Алекс. Просто Алекс. Так мне привычнее.

В знак согласия Мохан склонил голову, и в этом жесте было столько благородства, столько уважения к собеседнику, что сердце Сергеева растаяло.

– Ты в самом деле внук подруги Пилар? — спросил он.

– Да, сэр… простите, Алекс. В экспедиции на Терею, вылетевшей век назад, были три маленькие девочки: Пилар, Амрита и Виктория. Понимаете, что это значит… Вместе росли, играли, учили язык тереянцев… вот этот… — Мохан повел рукой у подбородка, как бы изображая набегающую волну. — Они стали ближе, чем родные сестры. Пилар вернулась, за ней Амрита… Виктория по-прежнему на Терее, она переводчица в земной миссии и, вероятно, не вернется никогда.

Сергеев кивнул:

– Теперь я вспоминаю. Пилар говорила об этих женщинах, но редко и не называя имен. Может быть, потому, что это пробуждает печальные воспоминания — ее отец и мать тоже остались на Терее и там умерли. — Он придвинул Мохану стакан с соком. — Пей, это из наших ягод… Значит, ты — внук Амриты?

– Да. — Мохан сделал глоток. — Мой дед Петр Дубровин до сих пор трудится в Бомбейском филиале ИНЭИ. Он антрополог, специалист по древним расам… Часто рассказывал мне про картины, что приходят от них… те, с которыми он работает.

– Так часто, что ты решил написать книгу?

Мохан улыбнулся. Улыбка у него была чудесная — улыбались губы, глаза, каждая черточка лица.

– Нет, с книгой вышло иначе. Я репортер трех-четырех делийских видеогазет, а еще сотрудничаю с издательством «Галактика» в Дрездене…

– Прости, — молвил Сергеев, — там, кажется, вышла книга Генриха Данке «Голос иного мира»? Примерно лет восемь назад?

– Там. Но это мемуары очевидца событий, а теперь издатель хочет нечто другое, взгляд со стороны, понимаете? Обратились ко мне, я начал работать, перелопатил гору литературы, расспросил деда и его коллег… словом, увлекся.

– И с Данке встречался?

– Разумеется.

– Хмм… Должен сказать, что в своих записках он не всегда точен. — Сергеев на мгновение нахмурился. — Но это мы исправим, Михаил! Я ведь тоже пишу мемуары и дам их тебе посмотреть.

Мохан благодарно склонил голову.

Вероятно, бабка его Амрита — настоящая красавица, думал Сергеев, глядя на гостя. Нет, не зря, не зря парня к нам прислали! Особенно если у них с Лизаветой выйдет толк… Мы, мужчины, все работой заняты, толкуем о науках да искусствах, строим планы и гипотезы и жизнь кладем на их проверку, а настоящее, самое важное дело — у женщин. Род продолжить, и не как-нибудь, а с умом… подтолкнуть мужчин куда положено, а то и построить их, чтоб не заносились, не тешились своими играми ради пустого гонора… в общем, все расставить по местам. Примерно так, как это делают Пилар с Амритой.

Должно быть, от этих мыслей взгляд Сергеева затуманился, а лицо, обычно энергичное и даже жестковатое, слегка обмякло. Мохан неуверенно кашлянул, потом промолвил:

– Алекс?.. Кажется, мы говорили о ваших мемуарах?

– Да, но с этим подождем, не убегут мои литературные труды, — сказал Сергеев, очнувшись. — Сначала другим займемся. Ты ведь приехал, чтобы со мной поговорить. О чем? Что ты хочешь узнать? И что уже знаешь?

Мохан задумчиво уставился на противоположный склон ущелья, скрытый лазоревой дымкой.