След на афганской пыли - Сергей Зверев

Ничего исключительного в послании не было. Обычные невыполнимые требования и угрозы талибов. Раз в год, если не в полгода, случалось что-то подобное. И почти всегда заложников убивали. После чего представители правительства этих стран сочувствовали семьям погибших и выплачивали денежные компенсации. А холеные генералы с экранов телевизоров твердили про то, что не следует идти на поводу у террористов, так как те, получив желаемое, в следующий раз замахнутся на большее. Но от этих заявлений легче никому не становилось, и похищения заложников повторялись.

К такой же развязке шло и это дело. Представители российского МИДа, спецслужб, посольства РФ в Афганистане заверяли, что ситуация у них под контролем и в скором времени заложники будут освобождены. Но как им это удастся сделать, никто не говорил. Все прекрасно знали, что требования террористов невыполнимы.

* * *

После съемки на камеру с заложников сняли обувь и, забрав все теплые вещи, отвели в один из небольших залов пещеры. Стены зала были гладкими, но разбитыми на сотни неправильных граней, словно бы камень вырезали с помощью ножей. По всей окружности зала, словно открытые рты, зияли ходы. Высоко над головой свод переходил в густой пучок сталактитов, но пол был плоским и сглаженным, как будто по нему проехались катком.

Пещеру наполняло отвратительное зловоние. Ядовитый запах с болезненной сладковатой примесью. Это воняла застоявшаяся и загнившая в углублениях вода. Скорее всего не их первых держали здесь. Заложники сперва старались реже дышать, чтобы хоть немного оградить себя от этой вони. Но деться от нее было некуда – ею успела пропахнуть не только одежда, но даже кожа. Однако зловонный запах можно было еще стерпеть, но вот жуткий холод, который царил в пещере…

Мерзло все, что только могло замерзнуть, особенно это касалось рук, ног и ушей. Кожу покалывало. Пальцы на ногах и руках сводила судорога. Шевелить ими со временем становилось все труднее. Не будь заложники связаны веревкой, они бы смогли растереть леденеющие конечности и хоть как-то согреться.

Мария Воронцова и ее сын сидели в дальнем углу зала. У противоположной стены – Баренцев и директор Казанского музея. Но в темноте мужчин почти не было видно.

– Не бойся, мама, я тебя в обиду не дам! – вдруг продрогшим от холода голосом произнес мальчик и тут же спросил: – Мама, а я умру, если замерзну?

– Нет, что ты… Ты двигайся.

Женщина чуть не расплакалась, но все же смогла взять себя в руки, чтобы ее паника и страх не передались ребенку. Она понимала, что сына нужно обязательно согреть. Но как, если она связана по рукам и ногам, а кроме легкой летней майки да тонких штанов, на ней ничего нет.

Воронцова бросала испытующие взгляды на двух талибов, стоявших всего в паре шагов от нее. Мариам надеялась, что охранники пожалеют ее сына и дадут ему что-нибудь из теплой одежды. Ведь наверняка у них тоже были дети.

Тот, что был левее и ближе к Марии, наконец посмотрел в ее сторону.

– Чего тебе? – пробасил худощавый афганец.

– Ребенок замерзает. Принесите ему, пожалуйста, одеяло или накидку!

Террорист лишь ухмыльнулся.

– Еще чего. Это тебе не отель! Сиди тихо и жди, пока тебя не выкупят твои русские или мы тебе голову не отрежем. Второе я сделаю без особого удовольствия. Можешь мне поверить. Но не ты первая, не ты последняя.

Худощавый оскалился. Мария поняла, что уговаривать охранников бесполезно. На что можно надеяться, если даже замерзающий ребенок не вызвал в их сердцах сострадания? Но Воронцова не собиралась сдаваться и была готова на все, чтобы добиться своего.

– Я думаю, ваш командир не обрадуется, если один из заложников умрет. Верно? – цинично спросила Мария.

Улыбка тут же сошла с лица худощавого. Одно упоминание о полевом командире уже вызвало в талибе тревогу и трепет. Охранники переглянулись.

– Ты это к чему?

– А вы хорошенько подумайте. Разве русские станут выполнять ваши требования, если вы не сдержите свое слово? Ведь за мертвых выкупа никто не платит. Случись что-нибудь с моим мальчиком, и ваш командир останется без денег. И как вы думаете, кто будет в этом виноват?

Талиб нахмурился и, положив руку на плечо напарника, отвел его в сторонку. Послышался шепот. Охранники говорили очень тихо, но Мариам догадывалась, о чем идет разговор.

– Вы думаете, они действительно сжалятся? – донесся из темноты голос Баренцева.

– Не знаю, Петр Владимирович, но попытаться стоит, – ответила ему Мариам.

– Бог вам в помощь, – тяжело вздохнул советник.

Посовещавшись, талибы подошли к Воронцовой.

– Наше дело – охранять, другого нам не дано. Так что мы отведем тебя к нашему командиру, пускай он и решает. Скажет убить – убьем. Скажет выдать одеяло – выдадим, – заключил талиб.

– Хорошо, я согласна, – не колеблясь, ответила Мариам.

– Сейчас мы развяжем твои ноги, и ты пойдешь за нами. Только не вздумай ничего выкинуть!

– Дайте мне, пожалуйста, еще одну минуту, чтобы поговорить с сыном.

– Валяй! Только быстрее, а то мы можем и передумать.

Воронцова посмотрела в полузакрытые глаза сына. От холода мальчика клонило в сон.

– Не спи. Ты меня слышишь? Двигайся и не спи.

– Да, мама.

На глазах Мариам проступили слезы. Она была готова расплакаться, так как знала, что ей придется оставить сына. К тому же она не была уверена в том, что охранники действительно решили отвести ее к командиру.

– Мне нужно отойти.

– Ты куда, мам?

– Не волнуйся, я скоро. – Воронцова бросила в темноту: – Присмотрите за ним.

– Хорошо, – ответил Баренцев.

– Будьте осторожны, Мария, – охрипшим голосом предостерег директор Казанского музея так, будто что-то могло от нее зависеть.

Единственный факел, который нес в руках охранник, освещал узкий коридор, зловещий и мрачный. Ледяной холод каменного пола буквально прожигал голые ступни Марии насквозь.

«А может, он мне соврал и сейчас изнасилует, а потом…» – от этой мысли Воронцовой сделалось не по себе.

Молодая женщина пыталась успокоиться, однако ее невольно трясло от страха. Ею овладевала паника, мысли лихорадочно кружились в голове. Казалось, что стены сужаются, а потолок начинает давить на нее, хотя на самом деле коридор оставался прежним.

Сейчас ее ноги были свободны, только руки все еще оставались связаны. Даже если бы предоставился шанс, она не попыталась бы убежать. Хотя в кромешной темноте коридора, от которого ответвлялось множество проходов, она бы точно сумела улизнуть от преследования, даже на заледеневших от холода ногах. Нашла бы для этого силы. Вопрос заключался в другом: куда бежать? К тому же там, за ее спиной, остались сын и двое товарищей, бросить которых она не могла.