Чужой ребенок - Мария Зайцева

смотрит на меня, и отблеск от единственной лампочки под потолком неожиданно такие тени вычерчивает под его глазами, что мне становится понятно: вся эта резвость, вся бравада — напускное. Это ребенок, он вчера дико испугался, а сегодня… Наверно, еще больше испугался. Такие у него глаза были, когда я забежала в подсобку Иваныча и сказала, что нас ищут… Я неожиданно испытываю огромное желание обнять его, прижать к груди сказать, что все будет хорошо. И я даже делаю какое-то неопределенное движение, но Ванька усмехается, становясь привычным засранцем и показывая, что никаких нежностей от меня не потерпит.

Я сжимаю-разжимаю пальцы, достаю сигареты, потом, опомнившись, убираю.

— Да кури, чего уж, — кривится Ванька, но я упрямо мотаю головой. Нет уж. Не при нем.

— Вань, — вздыхаю, — ты ведь что-то не договорил, да? Что там случилось еще?

Он на миг расширяет зрачки, и я понимаю, что угадала. Логично же, неспроста нас так резво ищут…

— Ты… — медлю, подбирая слова, чтоб опять не психанул, — ты взял что-то оттуда?

Он выдыхает, отворачивается.

Точно. Что-то взял.

Черт…

— Что взял?

— Флешку… — еле слышно говорит Ванька, и я с досадой сжимаю пальцы. И да, достаю-таки сигарету. Как тут терпеть? Ну вот как?

— И где она? Как ты вообще умудрился? И почему сразу не сказал? — голос не удается проконтролировать, потому что… Ну, блин! Потому что!

— А че они бросили? — взвивается Ванька, защищаясь, — она там валялась, рядом с телефоном! Я и взял! Случайно!

— Ванька… — выдыхаю я пораженно, — ты — дурак?

— Сама дура!

Так… Понятно, разговор ни к чему не приведет. Надо конструктивно. Надо думать.

— И где она?

— Вот… — он достает из кармана самую обычную флешку, довольно дорогую, это видно, но ничего особенного. О том, что на ней, остается только догадываться, конечно… Но понятно, что ищут в первую очередь ее. И просто отдать — не вариант… Раз так серьезно ищут, то свидетели им не нужны.

Я забираю флешку, верчу ее в пальцах. Надо понять, что на ней, и потом уже танцевать…

Глава 17

У Иваныча мы находим скудный запас еды, воду и старенький мобильный, валяющийся на кухонном столе. Немного подумав, я выбегаю к ближайшему магазину у дома и покупаю на завалявшиеся в кармане двести рублей симку, причем, даже паспорт не требуют, просто так продают. Кресты же, чего удивляться…

Вернувшись и реанимировав телефон, звоню в больницу:

— Добрый день, мне бы Иваныча, сантехника.

— А кто его спрашивает? — голос незнакомый, странно немного, но вполне возможно, что на вахте новый охранник сидит.

— Дочь.

— Он в реанимации…

Я глупо таращу глаза, ощущая, как сердце дает сбои. В реанимации… Черт! Черт-черт-черт!!!

Ванька стоит напротив, прекрасно слыша наш разговор, и медленно бледнеет, сжимает губы и изо всех сил сдерживает слезы. Мне хочется его одновременно прижать к себе, успокоить, и в то же время надо узнать, что с Иванычем.

— Что с ним? — голос рвется, глухой и безэмоциональный, в горле сухо. Из–за меня пострадал… Из-за моей дурости…

— Не знаю, говорят, ударили чем-то тяжелым. Туда звоните. Номер дать?

— Нет, спасибо…

Я кладу трубку и тут же притягиваю к себе бледного Ваньку, держу его, обнимаю, глажу по волосам.

Он сопит мне в шею, весь напряженный, каменный.

— Из-за меня, да? — глухо спрашивает меня.

— Нет, Вань, нет, — торопливо отвечаю я, меньше всего желая, чтоб парня терзало чувство вины, но Ванька внезапно отталкивает меня, рвется к двери:

— Из-за меня! Я виноват! Не полез бы… Дурак! И к нему не надо было!.. Дурак, дурак! Он мне нож… А я ему… Пусти!

Он вырывается из моих рук, жесткий и неожиданно сильный, но я держу, уже не пытаясь остановить слезы, держу, и, в итоге, побеждаю, опять притягиваю его к себе, прижимаю, что-то бормоча успокаивающее. Понятно, что отпускать его в таком состоянии куда-либо нельзя.

— Вань… — тихо, стараясь быть убедительной, говорю я, — надо чуть-чуть подождать… Я сейчас позвоню в реанимацию, но не напрямую, а Вовчику… Он должен знать, он скажет… В конце концов, раз в реанимации, значит, живой…

— Ань, — Ванька, наконец, успокаивается, присаживается на хлипкий табурет, — нельзя звонить… Если они там были, могли бабки за тебя предложить…

— Да ладно, — не верю я, — мы не в триллере же шпионском…

— Ага, — кивает Ванька, — а Иваныч просто споткнулся…

— В любом случае, просто так сидеть нельзя, у меня работа, в конце концов, у тебя учеба и мама… Она волнуется, наверно…

Судя по кривой ухмылке, в последнее Ванька вообще не верит, но молчит. И я замолкаю, ловя себя на том, что жду с надеждой, когда он предложит варианты выхода из ситуации. И, едва понимаю, чего хочу от десятилетнего ребенка, сама от себя офигеваю. Блин, кто тут у нас взрослый, а?

Надо по-взрослому поступать… В полицию все же надо. Не в то отделение, куда я ходила, а в центральное, значит. Или сразу в прокуратуру… Ну не может такого быть, чтоб все везде было куплено! Отдам эту флешку следователю и все. Все тут же прекратится!

Если она такая ценная, пусть за нее органы правопорядка отвечают!

Чего я , в самом деле, с ума-то сошла, бегать принялась? Это все Ванька со своей паникой… И Иваныч… Старый и малый… Если бы их не послушалась, а сразу пригрозила тем страшным мужикам полицией, раскричалась бы, подняла шум… Не в лесу же мы, в общественном месте…

— Надо посмотреть, что на флешке, Ань, — прерывает мои размышления Ванька, — а потом решать, куда ее сдать. И кому.

— А где смотреть? И надо к Иванычу, узнать, что с ним, если уж звонить не хочешь…

— В клуб надо, там глянем, — отвечает Ванька, — а к Иванычу лучше не ходить. Могут сидеть там. Просто звякни Вовчику, но не говори, где мы. И долго не говори, чтоб не отследили.

— Откуда ты этого набрался? — удивляюсь я, а Ванька только снисходительно и очень по-взрослому усмехается, сразу делаясь года на три старше.

— Я ж не в лесу живу…

Мне ужасно хочется спросить, где у нас “не в лесу” десятилетние дети получают такие знания,