Нескучный сад - Людмила Захаровна Уварова

она недоверчиво. — Видала я таких вот. И вообще я тебе не верю!

Но он знал, что она не видала «таких вот», что она больше всего на свете хочет верить ему, и он говорил, говорил, на чем свет стоит поносил Лилю и обещал никогда в жизни, никогда-никогда не говорить с ней ни слова.

И, конечно, Валя поверила ему. Поверила и простила.

Она снова стала улыбаться всему и всем. В порыве великодушия она, придя в школу, даже заговорила с Лилей, но Лиля отвернулась от нее.

А спустя день или два Зденек вновь помирился с Лилей и опять как привязанный ходил за нею, не видя и не слыша никого другого.

Не знаю, как бы сложились их отношения в дальнейшем, если бы Лиля не уехала. Ее отец, военнослужащий, получил назначение в Киев, и Лиля уехала вместе с ним.

Зденек ходил словно в воду опущенный. Все тетради и учебники его были испещрены инициалами «Л. О.». Каждый день он писал ей длиннющие послания и то и дело приставал к почтальону Тимофею Тимофеичу, нет ли ему писем.

Лиля, однако, не баловала его письмами. Потом и он стал писать ей все реже. И в конце концов переписка их так и погасла.

14

Мы все разъехались на лето, а Роберт оставался в Москве.

— Неужели ты никуда не поедешь? — спрашивали мы.

— Нет, — отвечал он. — Мне хорошо дома.

Он не сказал о том, что у тетки попросту не было денег отправить его куда-либо на лето. Она часто болела, и они едва-едва сводили концы с концами.

Правда, мать звала его к себе на дачу. Но он упорно отказывался. Ведь мать приглашала только его, а он не хотел надолго оставлять тетку одну.

Тайком от тетки он ходил на станцию Москва-третья, грузил там ящики с огурцами, черешней, яблоками.

Он ходил изо дня в день и однажды несказанно удивил тетку, отдав ей первые заработанные им деньги.

Как-то вечером, возвращаясь домой, он подобрал на улице щенка и принес его домой.

Щенок был препотешный, черный, лохматый, с белыми бровями и белым пушистым хвостом. Роберт назвал его Егоркой и оставил у себя.

Егорка рос не по дням, а по часам. К тому времени, когда мы вернулись в город, это был уже довольно большой пес, игривый и веселый, с удивительно общительным, компанейским характером. Он приветливо бросался к каждому, кто бы ни позвал его, но, само собой, больше всех любил своего хозяина. Стоило Роберту только свистнуть ему, и Егорка, визжа от восторга, уже летел навстречу со всех своих четырех лап.

Однажды наш старый почтальон Тимофей Тимофеич принес тетке Роберта какое-то письмо.

День был жаркий, и тетка позвала Тимофея Тимофеича в дом отведать свежего кваса. Старик был большой любитель кваса и охотно отозвался на приглашение, оставив свою сумку на скамейке в палисаднике.

Он сидел за столом вместе с теткой и Робертом, блаженно попивая квас, и рассказывал о том, какой некогда выделывали квас и что нынешний перед тогдашним не идет ни в какое сравнение.

Случайно глянув в окно, тетка Роберта всплеснула руками:

— Никак, снег выпал!

Это было поистине необычайно. Над землей кружились белые крупные хлопья, а в небе стойко светило жаркое августовское солнце, и солнечные лучи обливали своим светом густую траву и желтеющие кусты акаций.

— Это не снег! — сказал Роберт, выбежав из комнаты.

Тимофей Тимофеич побежал вслед за ним. Кружились белые хлопья, то опадая на землю, то снова вздымаясь вверх, а возле скамейки лежал Егорка, держа обеими лапами сумку Тимофея Тимофеича и разрывая своими острыми зубами конверты и открытки.

Тимофей Тимофеич охнул и остановился, прижав руку к груди.

— Вот это да! — только и сказал он.

Роберт бросился к Егорке, вырвал у него сумку. Но было уже поздно — она была почти пуста. А кругом — на траве, на деревьях, на кустах акации — белели разорванные письма, почтовые переводы, открытки.

— Убью! — опомнившись, закричал Тимофей Тимофеич. — Убью проклятую собаку!

Он кинулся к Егорке, но хитрый пес мигом скрылся из глаз.

Два или три часа Роберт собирал письма. Иные залетели даже в соседние дворы.

Многие письма были разорваны в клочки. Егорка был неразборчив — даже конверты не пожелал сохранить.

Роберт собрал все, что можно. Потом сказал Тимофею Тимофеичу, окаменевшему от горя:

— Я сделаю все, как надо…

Целый день он ходил по домам, разносил письма — те, что хотя бы кое-как уцелели. Это было нелегко. Иные адресаты смеялись, а другие, их было куда больше, возмутились не на шутку, грозились жаловаться и даже швыряли разорванные конверты в лицо Роберту.

А потом Роберт пошел на почту и рассказал заведующему, как все случилось. Он сказал, что готов сделать все, что требуется, только бы Тимофею Тимофеичу не попало, ведь это, в сущности, вовсе не его вина.

К счастью, заведующий почтой оказался добрым человеком и, главное, любителем собак. Он посетовал, поахал, а потом сказал Роберту, разводя руками:

— Ничего не поделаешь. Собака — существо хотя и мыслящее, да недостаточно разумное…

В конце концов все, как говорится, благополучно обошлось. Но с той поры старый почтальон уже никогда больше не заходил в дом к Роберту, а кричал, стоя за забором:

— Примите почту!

15

Постепенно, незаметно для себя, мы взрослели.

Это проявлялось во всем: в наших рассуждениях, поступках, в отношении друг к другу.

И еще в том, что мы всё чаще думали, как жить дальше, что делать.

Многие наши сверстники уходили в ФЗУ или поступали на курсы по подготовке в вуз.

Иные шли работать. Первым ушел Роберт. Он не вернулся в школу после каникул — поступил на завод «Красный пролетарий» учеником токаря.

Маленький Лешка привык во всем подражать Роберту. Но его не приняли на завод — у него было слабое здоровье и рост такой, что в трамвае контролер иной раз забывал спрашивать у него билет.

Лешка обижался, первый говорил контролеру:

— Почему вы не проверяете мой билет?

Поначалу Лешка переживал, что его не приняли на завод. Потом с горя и, должно быть, неожиданно для самого себя стал хорошо учиться.

Впервые тетради с его сочинениями демонстрировались в роно как лучшие. Даже неумолимый ГЕМ цедил сквозь зубы:

— У этого парня голова работает!

Это была наивысшая похвала в неподатливых устах ГЕМа.

Как и раньше, мы собирались порой в Донском монастыре. Мы — это Лешка, Зденек. Валя и