Берсеркер: Планета смерти - Фред Томас Саберхаген

Оба смолкли, так как Лерос посмотрел на них и, похоже, был готов объявить начало состязания. Два воина с оружием наизготовку стояли друг против друга на противоположных концах ринга. Де Ла Торре и Селеста также с интересом наблюдали за поединком.

Лерос прокашлялся и объявил: – Брам Безбородый – Чарльз Прямой!

Суоми, стоявший на вершине скалы рядом с Барбарой Хуртадо и смотревший в сторону арены, был слишком далеко, чтобы слышать слова Лероса, но через бинокль он мог рассмотреть на бойцовском ринге двух мужчин, бросившихся навстречу друг другу с поднятым оружием. В этот момент он отложил бинокль и отвернулся, удивляясь самому себе – как он мог ввязаться в такое противное дело. Для охоты на зверей можно было еще найти или придумать какой-нибудь оправдательный повод, но уж никак не для подобного занятия – а Афина там совсем рядом с рингом и жаждет зрелища.

– Кто-то же должен вести антропологические исследования, – объяснила она ему недавно, готовясь к уходу с Ориона. – Если они на самом деле там сражаются друг с другом насмерть. – Их будущий провожатый, высокий молодой парень в белой одежде, только что рассказал им некоторые подробности о проведении турнира.

– Но ты ведь не антрополог!

– Да, среди нас нет профессионала в этих вопросах. И все же это дело необходимо сделать. – Она продолжила свои сборы, прикрепляя к поясу небольшой аудиозаписывающий аппарат рядом с голографическим.

– Так, может быть, ты еще скажешь, что и Шенберг тоже явился сюда ради антропологических исследований?

– Об этом лучше спроси у него. Карл, если тебе так ненавистен Оскар и ты не в состоянии взглянуть на жизнь без прикрас, зачем ты вообще полетел в это путешествие? Почему ты вынудил меня просить Оскара, чтобы он тебя пригласил?

Суоми глубоко вздохнул. – Мы уже говорили с тобой на эту тему.

– Ну скажи еще раз. Мне хотелось бы это знать.

– Хорошо. Я полетел из-за тебя. Ты для меня самая желанная женщина из всех, кого я знал. Я имею в виду нечто большее, чем просто секс. Конечно, секс тоже сюда входит – но мне нужна и та часть тебя, которая сейчас принадлежит Шенбергу.

– Никакой частью, как ты выразился, я ему не принадлежу! Я уже пять лет работаю у Оскара и я его просто обожаю...

– Обожаешь? За что, хотел бы я знать?

– За то, что он сильный. В тебе, Карл, тоже есть своего рода сила, она особенная и я восхищаюсь этой силой тоже. Оскару я дарю свое восхищение и часто свое общество, потому что мне нравится быть с ним. Мы с ним несколько раз занимались любовью и мне это тоже понравилось. Но я не принадлежу ему. И никому вообще! И не собираюсь никому принадлежать!

– Когда ты себя подаешь, как подарок, никому не принадлежащий, то рано или поздно кто-то приберет его к себе.

– Никому это не удастся!

Брам и Чарльз дрались в этой первой дуэли дня очень осмотрительно – никто пока не отваживался на решительный натиск. Хотя оба они были рослые, Чарльз Прямой выделялся своей худобой и необычайно прямой спиной, очевидно объяснявшей данное ему прозвище. На нем был свободный жакет из тонкой кожи. Лицо его было темноватое, но приятное на вид.

Наблюдая за ним, Афина подивилась проявляемой Чарльзом выдержке и терпению, с которыми он выжидал действий со стороны своего противника, высоко поднимая свой меч, такой длинный и острый на вид. Ну, конечно же, подумала она, это не может быть настоящим боем до смерти. Как бы они серьезно не относились к своему занятию, это все-таки скорее походит на какую-то игру, вид спорта, где символически побежденный должен просто отступить.

– Давай! – бормотал Чарльз, как бы уговаривая какое-то животное. – Ну, же, давай. Ну. Ну.

И Безбородый Брам, весь наполненный молодостью и своенравной силой, послушался и пошел в атаку. Сделал шаг, другой, потом предпринял ужасающий натиск. Его меч взлетал и обрушивался вниз, острые лезвия сталкивались, мужчины хрипели. Вокруг раздавались непроизвольные крики возбужденных зрителей.

Отражая удар за ударом, Чарльз начинал отступать. Внезапно он поскользнулся и, казалось, потерял равновесие. Однако ему удалось вывернуться, да еще нанести при этом контрудар, вызвавший одобрительный шум среди воинов, наблюдавших за ходом единоборства и знавших толк в подобных ударах. Брам уклонился от следующего удара и не был задет. Однако его натиск был остановлен. Впервые Афина осознала, что в этом мире на троне власти восседает не только грубая жестокость, но и удивительное мастерство.

Брам стоял, не двигаясь, всем видом выражая удивление, как будто встретил отпор от какого-то неодушевленного предмета. Затем внезапно он снова ринулся в атаку, еще яростнее, чем прежде, если такое было вообще возможно. Длинные мечи растворялись в воздухе и звенели, столкнувшись, отпрыгивали назад, вновь исчезали и вновь пели единую звонкую песню. Афина начала теперь замечать и понимать последовательность и стратегию наносимых ударов. Ее сознание отключалось на какое-то время, глаза и мозг все полнее раскрывались для восприятия увиденного. Затем вдруг как-то сразу оказалось, – она не заметила, как это вообще случилось, несмотря на всю свою сосредоточенность – что меч Чарльза уже был не в его руке. Вместо этого он пророс у Брама между ребрами. Рукоятка прижалась к груди Брама, а полметра окровавленного лезвия нелепо выступало из его широкой спины. Брам тряхнул головой один раз, другой, третий, в полнейшем непонимании. С полной ясностью Афина все это видела, как бы в замедленной съемке. Брам еще держал свой меч поднятым, но теперь он, казалось, не мог найти своего ставшего безоружным противника, хотя тот стоял прямо на виду перед ним. Внезапно Брам неуклюже сел, выронил свое оружие и поднял руку к лицу, потряхивая ею, как будто пораженный мыслью, что теперь у него никогда не вырастет борода. Рука бессильно упала и он еще ниже осел. Голова его наклонилась вперед на грудь. Такая поза выглядела очень неудобной, но он оставался в ней, не жалуясь уже ни на что. И только после того, как одетый в серое раб, прихрамывая, потащил тело в сторону, Афина полностью осознала, что этот мужчина – еще совсем мальчик – сейчас на ее глазах умер.

Чарльз Прямой сильным рывком вытащил свой меч и передал его другому рабу для очистки. А еще один раб уже посыпал песком то место, куда вытекла жизнь Брама. Вдалеке копали яму. За несколько мгновений мир переменился или что-то изменилось в самой Афине. Она знала, что уже не будет такой, какой была до этого момента.

– Кол Ренба – Фарли из Эйкоска!

Мужчина, который выступил вперед при объявлении имени Кола Ренба, был большого роста, с лохматой коричневой шевелюрой. Он остановился у центра арены, вращая булавой – усеянным шипами ядром на конце короткой цепи, и ждал появления Фарли.

Оскар что-то говорил своей спутнице, но не было времени выслушать и даже подумать. Не было времени ни на что, кроме зрелища перед глазами. Даже для Оскара не было времени.

Светловолосый и веснушчатый Фарли из Эйкоска, высокий и хорошо сложенный, если не сказать красивый, подошел, ступая по-кошачьи мягко в башмаках из тонкой кожи. Остальные его одежды были простые, но сделанные из богатой крепкой ткани. Он прищурился от солнца, отблески которого сверкали на гладко отполированной стали его меча и ножа. Держа оружие в двух руках, он сделал ложный выпад в зону действия булавы и кивнул с удовлетворением, увидев быстроту, с которой усеянный шипами груз на натянутой цепи дугой понесся на него и затем назад.