Их любовник - Татьяна Богатырева

Тишина. Наверное, пишет у себя в комнате. Когда она пишет — ядерной войны не услышит.

Сорвавшись с места, Бонни побежал — к ней, увидеть ее, наконец, поцеловать ее руки, вдохнуть ее запах, услышать такое родное и прекрасное «больной ублюдок»…

— Роза? — он едва не споткнулся, влетев в их спальню, где она обычно писала: на кровати, обложившись подушками.

На кровати никого не было. Странно. Где же она? На террасе?

Но нет. Ни на террасе, ни в столовой, ни в бассейне, ни в ванной — ее не было нигде.

Ничего не понимая, Бонни вернулся в спальню. Кей уже успел раздеться и стоял у шкафа голым, вешая пиджак, перед тем как идти в душ.

— Где она? — спросил Бонни и на непослушных ногах подошел к шкафу.

Кей молчал, глядя на него с какой-то непонятной тоской.

А Бонни словно во сне, не чувствуя собственного тела — ничего не чувствуя, кроме болезненного биения пульса в висках — отодвинул дверцу… и уставился на полупустое шкафное нутро. Ее любимых платьев не было. Ее любимых джинсов и рубашек — не было.

Не желая верить своим глазам, Бонни провел рукой по одинокому кардигану от Армани, который Роза так ни разу и не надела.

Нет. Не может быть. Роза не могла. Езу, пожалуйста, пусть этому будет какое-то другое объяснение!

— Где Роза? — вместо нормального голоса из горла вырвался какой-то жалкий сип.

— В Москве, — прозвучало почти как «электрический стул».

Но Бонни все еще не хотел верить, цеплялся непонятно за что…

— Когда она вернется? Она же вернется, Кей? — он обернулся, с надеждой вгляделся в печальное, какое-то опустошенное лицо Кея.

— Не знаю, наверное, — он на несколько секунд замолчал, словно не знал, что сказать, а потом через силу улыбнулся. — Все будет хорошо, братишка. Скажи Керри, чтобы подавала ужин.

И ушел в душ — с идеально прямой спиной, гордо развернутыми плечами и поднятой головой. Вот только Бонни готов был поклясться, что в серых глазах стоят слезы.

Черт. Как? Как она могла так поступить с ним? С Кеем, лучшим из людей?! С ними обоими?! Езу, и эту женщину он любил?..

Он вломился к Кею в ванную, думая только об одном: никто, никто и никогда не смеет делать Кею больно!

— Британия! Ты… — лишь на миг притормозив на пороге, Бонни сделал несколько шагов, стер горькую морщинку между бровей Кея. — Почему ты отпустил ее?

— Нельзя держать того, кого любишь, — тихо и очень ровно ответил Кей.

Бонни вздрогнул, словно слова Кея были ядом, попавшим на его кожу. Нельзя держать? Нет. Нужно. Нужно держать! Так крепко, чтобы даже не хотелось вырваться. Так крепко, как Кей держит Бонни. Почему Розе оказалось этого мало? Как ей вообще могло прийти в голову бросить Кея? Почему все женщины — бешеные суки?!

— Она мизинца твоего не стоит, Британия, — Бонни почти верил в то, что говорил.

— Стоит, Сицилия. Она стоит всего мира.

— Но… она же…

— Я люблю ее. Она вернется, Сицилия. Подумает немного, успокоится, и вернется.

— Хочешь, полетим за ней в Москву? Вместе?

Кей покачал головой и погладил Бонни по щеке.

— Я не могу. Не сейчас, — и горько улыбнулся: — Можем мы хотя бы эту ночь провести с тобой вдвоем?

— Конечно, Британия, — кивнул Бонни, расстегивая свою рубашку.

Эту ночь — да. А дальше он знает, что делать. Никто, никогда не смеет бросать Кея!

Москва, вторая половина октября

Роза

Глубоко вздохнув, как перед нырком в ледяную прорубь, я распахнула дверь и впустила в квартиру хмурого и злого, как тысяча чертей, Бонни.

— Какого черта ты удрала в Москву? — было первым, что я от него услышала.

Конечно, здороваться — это не для настоящих козлогениев. Надо сразу рога наперевес и бодаться. Сукин сын!

— Захотелось, — моментально вспыхнула я. — Если все сказал, проваливай.

Несколько секунд он мерил меня ненавидящим взглядом: от повязанной на голову косынки вниз, до древних разношенных кедов. Особенно задержался на швабре в моих руках. Потом оглядел доступные от двери части коридора и вернулся взглядом ко мне. Я с большим трудом держалась, чтобы не огреть его шваброй по тыкве. В которой, похоже, происходила какая-то мыслительная деятельность.

— Собирай чемодан, ты возвращаешься в Нью-Йорк, — скомандовал мистер Баран.

— Ага. Шнурки только поглажу.

На миг он завис от незнакомой идиомы, но тут же перевел на свой бараний и снова яростно сверкнул глазами:

— Коза драная!

— Кобель недоеный! — не осталась в долгу я.

— Как ты могла так поступить с Кеем? — Бонни шагнул ко мне, прямо грязными ботинками по только что вымытому полу. — Он дал тебе все! Он любит тебя, заботится о тебе, а ты?! Какого черта ты его бросила?!

Вот теперь зависла я. Бонни продолжал вдохновенный итальянский скандал, а я пыталась осознать: я бросила Кея? Я что, похожа на дебилку из бразильского мыла? Да с чего он вообще взял такую чушь?! И тут до меня дошло, откуда. Кей! Ему сказал Кей! О боже, неужели милорд Совершенство соврал? Зачем? Он же так печется о душевном комфорте Бонни, а тут…

— Ты вообще меня слышишь, твою мать!

— А ну заткнись, сукин сын! — отмерла я и крепче сжала швабру. Скандалить, так скандалить! — Не твое собачье дело, где я и что с моим ребенком, ты понял? Это не я собралась жениться на селедке и оповестила об этом мужа через газеты!

— Какой еще селедке? Что ты несешь?! — Бонни чуть сбавил обороты, видимо, рудиментарная совесть зачесалась.

— Селедка твоя Клаудиа! Ах, мы справимся вместе! Ах, Бенито не такой! Такой! Козел ты! Козел и селедка! Ненавижу! Убирайся из моего дома! Ублюдок!

С каждой фразой я орала все громче, и, честное слово, получала от этого удовольствие. О, как давно я хотела высказать Бонни все!

— Сама ты селедка! Как ты посмела бросить Кея?! Да ты!

— Сам ты!

— Селедка!

— Козел! — на последней фразе я выставила вперед швабру с твердым намерением, если он вякнет еще хоть слово, огреть его по тыкве. И плевать, что я леди и я беременна!

И тут в дверь заколотили. Мы оба заткнулись и прислушались.

— Роза! Что у тебя происходит, Розочка?! — послышался заполошный голос Тошкиной мамы. — Что это за хулиган? Я немедленно вызываю полицию!

— Не надо, теть Рай! Это не хулиган, это Тошкин режиссер! — крикнула я через дверь, любуясь медленно багровеющим мистером Джеральдом. Он достаточно хорошо понимает по-русски, чтобы опознать слова «хулиган», «полиция» и «режиссер».