Конкистадор из будущего. «Мертвая петля» времени - Александр Баренберг

Тогда я просто сказал, тоном, не допускающим возражений:

– Олег, пошли кого-нибудь в порт сообщить на корабль, что мы откладываем отплытие!

И, даже не посмотрев в сторону Цадока, отправился отдыхать…

Вот эту халупу из грубо обработанного камня они называют королевским дворцом? Ну-ну… Нет, выдерживать осаду в ней, наверное, неплохо, но дворец… Ладно, это не мои проблемы. В сопровождении тащившегося с явно проступавшим на полном бородатом лице предчувствием крупных неприятностей Цадока и присоединившегося по его просьбе для придания солидности и консультации в случае необходимости Менахема вошел внутрь, назвав страже свое имя.

В сопровождении стражи прошли переходами под массивными каменными арками и оказались в большом сводчатом зале. У одной из стен, убранной гобеленами высотой от потолка до пола, заполненными изображениями сценок из Библии, располагался большой деревянный стул с бронзовыми подлокотниками. Я не сразу сообразил, что это трон. Табуретка табуреткой, только шелковый балдахин над ней выдает истинное предназначение этого предмета мебели.

Трон пока пустовал, а в другом конце зала стояла группа людей в кольчугах и длинных белых плащах с изображенным на них большим желтым крестом сложной формы в окружении четырех маленьких – гербом Иерусалимского королевства. Это королевские стражники. В их окружении находился и сир Гильом, а рядом с ним – Анна. Лицо ее было весьма печальным, но, завидев меня, немного прояснилось, и на нем даже промелькнуло некое выражение, отдаленно напоминающее улыбку. Видно, не особо и ожидала моего появления. Выражение промелькнуло и исчезло. Наверное, девушка оценивала шансы на благополучный исход своего дела как минимальные, невзирая на мое присутствие в качестве свидетеля.

Подойти и поговорить не получилось, сир Гильом достаточно вежливо, но твердо встал на пути. А торчавший тут же Абдалла недобро ухмыльнулся. Демонстративно не обращая на него внимания, отошел в другой конец зала, к своим спутникам, и, в ожидании королевского выхода, стал рассматривать гобелены. Дошел до изображавшего эпическое обрушение Самсоном крыши на головы филистимлянам, когда раскрылись высокие двустворчатые двери справа от трона и появился расфуфыренный тип в парче в сопровождении двух разодетых стражей в начищенных до блеска кольчугах и с копьями в руках. Стражники заняли места по бокам от трона, а тип, встав в позу, громогласно объявил:

– Его величество король Иерусалимский и король Кипрский Амори Второй!

В дверях появился мужчина довольно подержанного вида, лет под шестьдесят. Одет он был гораздо скромнее объявившего о его появлении типа, и о королевском статусе вошедшего свидетельствовала лишь скромная позолоченная корона на голове. Все присутствовавшие склонили головы. Впрочем, не так чтобы очень уж низко. Чай, не император Священной Римской империи! Дважды король, не глядя на посетителей, прошествовал к трону, уселся и лишь тогда окинул зал усталым взглядом, явно говорившим: «И чего вам всем от меня еще надо?» Выглядел он нездоровым, хотя только я среди присутствующих знал, что жить ему осталось менее двух лет. Однако делиться данным знанием с окружающими, разумеется, не собирался.

Вперед вышел сир Гильом, занимавший, как оказалось, должность коннетабля Акры, и вкратце изложил суть дела, рассматривавшегося первым, несмотря на присутствие в зале и других просителей, причем довольно важного вида. Наверное, вопрос имел высокую значимость в глазах власти. По мере изложения лицо короля постепенно мрачнело. Можно было на базе сведений, известных мне из будущего, а также сообщенных Менахемом, догадаться почему. Дело тянуло на небольшой международный скандал, что для и так сидящего, мягко говоря, на пороховой бочке временного перемирия короля являлось совершенно лишним. Обстановка в Палестине в последнее время уже была достаточно напряженной.

Продленное во второй раз перемирие с султанатом чуть ли не еженедельно нарушалось на всем протяжении нечетко обозначенной границы. Причем инициатива принадлежала мелким феодалам «на местах» с обеих сторон, недовольных своим положением либо решившим, от скуки, немножко пограбить соседей. В последнем виде развлечений активно участвовали и многочисленные банды разбойников, а также набегавшие время от времени с юга бедуины. И все это веселье происходило, разумеется, без ведома и одобрения центральной власти. Король и султан едва успевали гасить конфликты в зародыше, но рано или поздно это могло привести к полномасштабной войне.

Ослабленное Иерусалимское королевство без помощи западного рыцарства к такому развитию событий было категорически не готово. А оное рыцарство, как известно, умело направляемое венецианцами, наглухо застряло в Константинополе. Грабить столицу Восточной Римской империи оказалось куда более интересным занятием, чем в очередной раз освобождать Гроб Господень. С другой стороны, слухи о Четвертом крестовом походе сильно будоражили соседей Иерусалимского королевства и лично султана. Ведь, несмотря на задержку для разборки с византийским базилевсом, существовала вероятность, что крестоносное воинство в конце концов все же доберется до Святой Земли. А это уже никак не устраивало только недавно вновь объединившего все свои земли султана. Поэтому тот, на всякий пожарный, тоже стал потихоньку собирать войска. Тем более что отдельные немногочисленные отряды крестоносцев, не присоединившиеся по разным причинам к основной массе воинства в Венеции, таки добирались до цели.

Группа фламандских рыцарей на собственных судах, пройдя Гибралтар, только что высадилась в Акко. Бургундцы и провансальцы во главе с епископом Отенским прибыли из Марселя. А некто Ротру де Монфор, высадившийся весной с относительно большим отрядом севернее, в Тире, даже не придя на поклон к Амори и не согласовывая действия, сразу же начал воевать первого же попавшегося мусульманского князька. Все это, разумеется, не могло не вызвать острой реакции султана Аль-Адиля.

И вот, на фоне этих событий, королю приводят беглую невесту наместника султана. Отказ вернуть беглянку наверняка будет расценен той стороной как намеренное оскорбление. Судя по выражению лица, с которым пожилой король взирал на стоявшую, скромно потупив глаза, девушку, он бы с удовольствием, не засомневавшись ни на секунду, вернул ее обратно. Лишь бы не было войны, как говорится… Однако прозвучало обвинение в насильственном склонении в мусульманскую веру, и с этим христианский король, гарант, так сказать, права местного населения на посещение церкви, смириться никак не мог. По крайней мере, публично. А ведь в зале присутствовало много народу, в том числе некто в высокой тиаре, украшенной расшитым золотом крестом, подозрительно смахивавший на местного епископа, которым, видимо, и являлся.

Короче, его величество пребывал в серьезном затруднении. Наконец, решил заслушать свидетелей. Нас с Абдаллой, а также предполагаемого епископа попросили приблизиться к трону. Но первой допросили Анну. Священник поднес ей Библию, на которой та, не моргнув глазом, поклялась, что всегда являлась истой католичкой, а теперь ее пытаются заставить принять ислам. Потом очередь дошла до нас. Я уже думал, что иудея с мусульманином тоже заставят присягнуть на христианской Библии, но, как оказалось, многолетнее существование христианского государства на этой многоконфессиональной земле наложило серьезный отпечаток на королевское судопроизводство. Не успели мы подняться на помост около трона, как кто-то из прислуги достал из специального резного шкафчика у стенки Коран и свиток Торы. Так что каждый присягал на соответствующей священной книге.