Тугая струна - Вэл Макдермид

Лишив предполагаемых наблюдателей пищи, большинство людей почувствовали бы себя в безопасности. Но Мики сочла за лучшее проявить инициативу. Если газетам нужен сюжет, то пусть не сомневаются — они его получат. Только нужно сделать его более впечатляющим, более достоверным и более романтическим, чем тот, который, как они думают, у них уже есть. Она слишком дорожила Бетси, чтобы рисковать душевным покоем своей возлюбленной и их отношениями.

Наутро после знаменательного звонка у Мики выдался свободный час. Она поехала в больницу, где после аварии лежал Джеко, и обаянием проложила себе путь через кордоны медсестер. Ей показалось, что Джеко было приятно снова ее увидеть, и не только потому, что в качестве подарка она захватила с собой миниатюрный радиоприемник, работавший на средних и длинных волнах, в комплекте с наушниками. Хотя ему продолжали давать сильные обезболивающие, он живо и с радостью откликался на все, что хоть как-то развеивало беспросветную скуку пребывания в отдельном боксе. Она провела с ним полчаса, болтая обо всем на свете, кроме пережитого им несчастного случая и ампутации, потом ушла, наклонившись и запечатлев у него на лбу дружеский поцелуй. Проделать все это оказалось вовсе нетрудно. К ее удивлению, она чувствовала к Джеко симпатию. Он не был тем наглым мачо, которого она ожидала встретить, памятуя о своем прежнем опыте общения с парнями — героями спорта. И еще кое-что особенно ее удивляло: он не был поглощен жалостью к себе. Может быть, когда Мики только стала навещать его, это и был с ее стороны чисто эгоистический интерес, но очень скоро она втянулась, сначала почувствовав уважение к его стоицизму, а потом неожиданно начав испытывать непонятное удовольствие от общения с ним. Возможно, его больше интересовала не она, а он сам, но ему по крайней мере удавалось быть остроумным и не давать ей скучать.

Спустя пять дней и четыре ее визита, Джеко задал вопрос, которого она ждала:

— Зачем вы меня навещаете?

Мики пожала плечами:

— А если вы мне просто нравитесь?

Брови Джеко поползли вверх и тут же снова опустились. Он как будто говорил: «Этого недостаточно».

Она вздохнула, ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы выдержать его испытующий взгляд.

— Моя беда — это слишком живое воображение. И я хорошо знаю, что такое стремление к успеху. Я всю жизнь подметки рвала, чтобы оказаться там, где я есть. Иногда мне приходилось идти на жертвы, иногда я вынуждена была поступать с людьми так, как при других обстоятельствах постеснялась бы. Но для меня это главное в жизни — подняться туда, куда мне хочется. И теперь могу представить себе, что бы я чувствовала, если бы по независящему от меня стечению обстоятельств лишилась своей цели. Мне кажется, то, что я испытываю к вам, правильнее всего назвать сочувствием.

— В каком смысле? — спросил он, и на его лице нельзя было ничего прочесть.

— Может быть, сочувствие без примеси жалости?

Он кивнул, как будто на что-то подобное и рассчитывал:

— Медсестра думает, что вы в меня влюбились. Я понимал, что это не так.

Мики пожала плечами. Пока все шло гораздо лучше, чем она могла предположить.

— Не разочаровывайте ее. Люди не доверяют поступкам, которых не понимают.

— Как вы правы, — сказал он, и в его голосе ей впервые послышалась горечь, хотя причин испытывать горечь у него было предостаточно. — Но понимать что-то не всегда значит быть готовым это принять.

За его словами крылось нечто большее, гораздо большее. Но Мики и сама прекрасно знала, когда ей пора уходить. У нее еще будет возможность снова завести этот разговор. В тот раз, уходя, она постаралась, чтобы медсестра обязательно увидела, как она целует его на прощание. Если она хочет, чтобы в эту историю поверили, информация должна просочиться, а не появиться в теленовостях. А из своего журналистского опыта она знала, что слухи по больнице распространяются быстрее, чем грипп. Понадобится всего лишь одна передаточная инстанция, чтобы сделать эту историю достоянием широкой общественности.

Когда она снова приехала к нему неделю спустя, Джеко держался отчужденно. Мики чувствовала, что он еле справляется с собой, но не была уверена в том, что понимает его чувства. Через какое-то время, устав поддерживать скорее монолог, чем разговор, она спросила:

— Может быть, поделитесь со мной, или хотите, чтобы давление поднялось еще выше и вас хватил удар?

В первый раз в тот день он взглянул ей прямо в лицо. В первое мгновение ей показалось, что у него поднялась температура, но потом она поняла, что это была ярость — настолько сильная, что ей было непонятно, как он только сдерживается. Им владела такая злость, что он едва мог говорить. Она поняла это, видя, с каким трудом он подыскивает слова. Наконец усилием воли он овладел собой.

— Это все моя так называемая невеста, будь она неладна! — злобно прорычал он.

— Джилли? — Мики надеялась, что не перепутала имя. Как-то раз, когда Мики уже уходила, они столкнулись в дверях палаты. Мики девушка запомнилась как тоненькая, темноволосая красотка, чувственная и чуть-чуть вульгарная.

— Сука, дрянь, — прошипел он, жилы на его шее под загорелой кожей напряглись и стали похожи на веревки.

— Что случилось, Джеко?

Он зажмурился и сделал глубокий вдох. Широкая грудная клетка показалась еще шире, отчего стала заметнее асимметричность его прежде безупречного торса.

— Она бортанула меня, — наконец выдавил он, голос его был хриплым от ярости.

— Не может быть, — вырвалось у Мики. — Бедный Джеко!

Она протянула руку и кончиками пальцев дотронулась до его крепко сжатого кулака. Невероятно, но она почувствовала, как пульсирует кровь — с такой силой он стиснул пальцы. Такая чудовищная ярость, подумалось ей, и тем не менее он еще удерживается от того, чтобы утратить над собой власть.

— Говорит, что не может смириться с этим! — Короткий презрительный смешок его был похож на лай. — Кто не может смириться? Она? А для меня — что это значит для меня, это она понимает?

— Мне очень жаль, — сказала Мики первое, что пришло ей в голову.

— Я прочел это у нее на лице в первый же раз, как она явилась сюда после аварии. Нет, еще раньше. Когда она не захотела быть рядом в тот самый первый день. Ей понадобилось два дня, чтобы заставить себя поднять задницу и прийти в больницу.

Голос его звучал глухо и холодно. Слова падали как каменные глыбы.

— Когда она наконец пришла, то не могла даже смотреть в мою сторону. У нее на лице все было написано. Я вызывал у нее отвращение. Все, что она помнила, это чем я теперь уже никогда не буду.

Он вырвал свою руку и с силой ударил по кровати:

— Дура чертова!

Его глаза широко раскрылись, и он свирепо уставился на нее:

— И не лезьте ко мне. Не хватало мне еще одной идиотки, которая будет квохтать надо мной. Кретинка-медсестра и без того замучила меня своей фальшивой жизнерадостностью. Не надо!