Эта ложь убьет тебя - Челси Питчер

Проблема была в том, что Брет не знал, в какую игру они играют. Он подозревал, где-то глубоко в подсознании, что предложение стипендии было слишком хорошим, чтобы быть правдой. Но, как и остальные его одноклассники, он так страстно хотел ее получить, что все равно пришел на эту вечеринку.

Что ему было терять?

Теперь, срывая фотографию со стены, он понял ответ на этот вопрос. Это изображение было горьковато-сладким, обворожительным и дразнящим одновременно. Ему хотелось прижать его к груди. Хотелось порвать в клочья. В конце концов, он выпустил его из рук, и оно улетело от него, как и все остальное.

Счастье. Сила. Его мать.

Брет поднял взгляд. Откуда взялась эта мысль? Он не вспоминал о матери уже очень давно. Но здесь, в этой синевато-серой комнате, с решетками на окнах и предвестником смерти за спиной, он поймал себя на том, что старается вспомнить, когда в последний раз был действительно счастлив.

И там была она. С сияющими глазами, красивая, с ниткой жемчуга на шее. Держала в ладонях лицо своего малыша. Фаун[4] Кармайкл была самой любящей женщиной, которую когда-либо знал Брет, полной противоположностью его отцу.

Неудивительно, что ей пришлось уйти.

Брету было семь лет, когда это произошло, и он помнил все подробности этого праздничного ужина. Его отец был чемпионом-тяжеловесом. Или, правильнее сказать, он прежде был чемпионом-тяжеловесом, но после серии побед в юности он унизительно проигрывал одно соревнование за другим. Теперь он готовился объявить себя банкротом. Но если бы он смог получить спонсорство одной из местных торговых сетей, он бы вернул себе ослепительную популярность, и ему бы не пришлось с позором уходить в отставку.

И ради этого он закатил прием. Он украсил поместье Кармайклов (которым вот-вот должен был завладеть банк) и пригласил два десятка бизнесменов провести вечер с его семьей. Брет лишь должен был сыграть роль идеального сына. Энергичного малыша, идущего по стопам отца.

Борца, такого же, как его папочка.

Переодеваясь в спальне родителей, Брет чувствовал, как у него сжимается желудок.

– Что, если я им не понравлюсь? – спросил он, когда мать поправляла его галстук.

– Ты шутишь? – Она убрала кудри с его глаз. Эти кудри были каштанового цвета, какими были и ее волосы, пока она не начала их красить. Все в ней было немного приукрашенным, но, сколько бы она ни старалась, глаза ее всегда ярко блестели, как у лани. Она была прирученным животным, и это Брет понимал даже в семилетнем возрасте.

Они были совершенно одинаковыми.

– Они тебя полюбят, – пообещала она, протягивая ему руку. – И это всего на пару часов. Мы исполним наш маленький танец для друзей папы, а потом сможем потанцевать по-настоящему, когда они уйдут. Хорошо?

Брет взял мать за руку.

После этого они стали сообщниками, разыгрывали спектакль перед публикой. Брет обменивался ударами с отцом, в нужные моменты уклонялся от них. А мать стояла совершенно неподвижно, как статуя на аллее, ведущей к дому. Безмолвная и грациозная.

Практически фарфоровая.

Ей хотелось только одного: выйти на балкон и танцевать. Брет это знал. Раньше она была балериной, живой копией девушки из ее музыкальной шкатулки. В конце этого вечера, когда все разъехались по домам, она бы отвела Брета обратно в столовую на третьем этаже, вывела через французское окно на балкон и закружилась в танце. Их дом был встроен в склон холма. Город раскинулся под ними, и звезды мерцали над головой. Миссис Кармайкл не выглядела бы зверем, запертым в клетку.

Она была бы свободной.

Она была бы счастливой, а не застывшей статуей из сказки. Не кивающей, обожающей мужа женой. Прошло два часа после начала вечеринки, и Брет понимал, что ее руки и ноги истосковались по движению. Она все время переминалась с ноги на ногу, ее ножки балерины были втиснуты в туфли на высоких каблуках.

И вдруг балкон опустел.

Мистер Кармайкл устраивал для гостей шоу, он разыгрывал свою первую победу на ринге. Спектакль был тщательно продуман. Для него требовался доброволец из толпы. Если Брет и его мать будут двигаться очень незаметно, они смогут выскользнуть на балкон до последнего решающего удара.

Так они и сделали.

Как шпионы на задании, они крались вдоль стен, сдерживая смех. Миссис Кармайкл опьянела от вина. Она всегда пила чуть больше, чем надо бы, на вечеринках, чтобы успокоить нервы, и Брет взял ее за руку, когда они подошли к балкону. Он бы не позволил, чтобы с ней что-то случилось. Он готов был не подпускать ее к перилам из кованого железа и обрыва за ними.

Они начали медленно, кружась в медленном вальсе на маленькой площадке. Но постепенно танец стал более бурным. Чем громче шумели люди в доме, тем более необузданным становился танец матери Брета на балконе. Вскоре она кружила его вокруг себя так, что его ноги оторвались от земли. Брет визжал от восторга. Кудри упали ему на глаза, окружающий мир превратился в вихрь из смеха и света.

Он сначала не понял, что руки матери ослабели. Все двигалось слишком быстро. Он этого не чувствовал. И только когда он увидел отца, который сердито смотрел на него из дверей патио, он почувствовал, как выскальзывает из рук матери.

На мгновение ему захотелось улететь через край балкона.

Это была отчаянная мысль. Он понимал, нутром чувствовал, что их ждет суровое наказание за то, что они испортили представление отца. Из-за него они могли потерять дом. Они могли все потерять. Но если бы он перелетел через перила и упал на камни внизу, отец бы слишком встревожился и забыл бы о гневе.

Брет не улетел с балкона. Вместо этого он врезался в ограждение из кованого железа, и одна из острых пик вонзилась ему в живот. У него все расплылось перед глазами. Во рту появился медный привкус. Затем мистер Кармайкл подбежал к Брету и подхватил его на руки. Он держал его непривычно нежно, и когда Брет посмотрел в глаза отца, он всерьез поверил, что все будет хорошо.

Но думал он так недолго.

Он возвращался из больницы, когда начались крики. До этого он провел два часа в отделении скорой помощи, ему наложили двадцать три шва, и ему было слишком больно, чтобы спрашивать, где его мать.

Он еще чувствовал действие обезболивающих лекарств. Он был как пьяный, когда отец вел его в дом. Когда парадная дверь распахнулась и Брет услышал крики матери, он решил, что спит. И ему снится кошмарный сон. Потом двое мужчин в белом вытащили мать из дома, а она рыдала и кричала, что Брет – ее малыш, и никто не может увозить ее от него. В тот момент Брет похолодел от ужаса. Он вырвался из рук отца и бросился к двери. Если он сможет добежать вовремя до матери, ее руки обнимут его, и она ему скажет, что все в порядке. Она не уедет. Она всегда будет в его жизни.

Брет так и не добежал до матери, потому что отец схватил его и сжал в медвежьих объятиях.