Захват Московии - Михаил Гиголашвили

Я стал звонить ей, но или мой мобильник в Москве не работал, или я что-то неправильно набирал. Я пробовал и 495, и 499, и 423, и 438, варьировал с 007 — безрезультатно. Теперь голос говорит, что «абонент заблокирован». Это мне уже совсем не нравится. Утром портье объяснил мне, что совсем недавно некоторые коды сменили на новые. А когда я спросил, почему телефонная служба об этом не сообщает при звонках, он ответил: «Потому что всем всё по чесноку».

Наконец, общими усилиями кошка была изгнана, но удалилась с достоинством, подергивая хвостом, что у хищников означает раздражение, как у женщин — постукивание каблучком по полу (мой папа Клеменс часто указывал маме: «Не стучи, я всё понял»).

Жаркое в горшочке оказалось еще вкуснее, чем солянка-поселянка, а черный ржаной хлеб был просто фантастика!.. После сытного обеда с бокалом вина, после того, как барменша прогоняла кошку таким понятным человеческим звуком «кыш-кыш», я почувствовал, что перестал нервничать, что мне спокойно.

Да, русские еще очень добры к нам, немцам… Мы затеяли две войны, разнесли в клочья европейскую цивилизацию, устроили холокост, газовые камеры, завалили мир трупами — а отвечать за всё должна только горстка нацистов, не успевшая сбежать в Южную Америку?.. И права Бабаня, которая говорила, что мало еще Сталин немцам отомстил: «Надо было всех фрицев в Сибирь загнать и заставить там лет 50 города и дороги строить»… А то что же это выходит, в самом деле?.. После разгрома Рейха треть нацистов сбежала, треть — ушла работать в разведки мира, а третья треть — по подвалам отсиделась, как дядя Пауль, а потом вылезла. Нет, ни я, ни мои друзья не хотим иметь с этим ничего общего. «Сын за отца не отвечает» — разве не Вы много раз цитировали эти строчки?.. Вот я и не отвечаю ни за деда Людвига, ни за деда Адольфа. Но всё равно на мне — клеймо, которое я иногда ощущаю физически…

Я подошел к стойке и, указав на телефон, спросил у барменши, можно ли позвонить, а то мой мобильник не работает. Или я не знаю, как звонить… Она любезно согласилась, взяла бумажку и стала набирать номер Маши. Но безрезультатно.

— Может, вы что-нибудь напутали?.. — Обволокнув меня взглядом, она положила листок с номером на стойку. Пальцы были безукоризненны.

Кельнер тоже стал пробовать. А мне стало от этого еще приятнее — я не только не боялся никого, но чувствовал себя очень коллективно, и мы даже что-то обсмеяли вместе. А, наглую кошку!

Вдруг из кухни я услышал чей-то окрик:

— Разомни, блин, тунца, чтоб не было катышков!.. Разомни, блин, как полагается, не ленись!

Внимание раздвоилось между барменшей и грамматикой, голова разрубилась надвое, а я впал в ступор: «разомни»?.. Разомнивать — разомнять?.. Размонивать-размонять?.. На мой смущенный вопрос, что такое «разомни», барменша красивыми руками начала делать какие-то движения:

— Ну, это так вот, на маленькие кусочки, в массу размять, туда-сюда… так и сяк… Мять… Мнуть… Рыбу размять в салате. «Тунец» знаете?

— А, давай-давай, — вспомнил я волшебное слово, обозначающее всё на свете. Но мой мозг не успокаивался — раз речь идёт о блюде, еде, то есть о неживом, должен быть винительный падеж — «разомни тунец», как «разомни творог»… Я спросил и об этом.

Барменша с некоторым интересом проскользила по мне глазами:

— Я в падежах особо не разбираюсь, другим в те годы голова занята была… но да, «разомни тунец»… звучит как-то не того… Правда, Серый?.. Хотя фигушки ты чего знаешь…

Тот согласно скривился:

— Вечно у нас всё не как у людей…

Да, тут лингвистикой не разживешься. Спрятав бумажку со злосчастным номером, я попрощался. Погулять после обеда?.. Но где и как это сделать?.. Не ходить же по улицам просто так, туда-сюда, как папа с больным ребенком по комнате… Надо куда-то идти. Но куда?.. Да и лень. После вина и такой вкусной и сытной пищи лучше вздремнуть.

Я взял свою бутылку шато-кенгуру и без происшествий добрел до гостиницы. В пустом вестибюле уборщица звонко щелкает тряпкой, её зад шевелится из-за колонны. Радио говорит где-то бодрым голосом:

— Вы слушаете радиостанцию «Маяк». Московское время — четырнадцать часов. В начале программы — выпуск новостей…

В номере после очередной неудачной попытки позвонить Маше я решил записать новые смешные слова и продолжить дневник… «Фигушки» мне понравились… Помню Ваши спецзанятия по уменьшительным суффиксам, таким милым и ласковым в русском… «У маленькой свинюшки — розовые ушки»… Я их обожаю — ими можно играть, как угодно, свобода, креативитет… О, все эти Енька, Онька, Улька, Алька!.. В них столько ласковой упругости, в этих голоногих девочках из дивного леса, где всегда светло и тепло…

А наш немецкий весь изрезан регламентом, у нас, немцев, ничего подобного нет — есть только два уменьшительных суффикса, «chen» — для мужского рода, «lein» — для женского, причем если слово употреблено с этими суффиксами, то оно автоматически меняет свой род и становится среднего рода, что вообще абсурд — как может предмет менять свой род?..

Такой же абсурд, как отсутствие в немецком таких нужных букв, как русские Ч или Ж, не говоря уже о Щ… Что, германцы считают ниже своего достоинства употреблять шипящие?.. А единственное наше Ш — SCH — состоит из целых трёх знаков! Что, нельзя было позаимствовать в других языках, если своего знака выдумать не могли?… Значит, звуки есть, а букв к ним — нет! А ведь в нормальном языке для каждого звука должен быть аналог!..

Или наш счёт. Кто ещё в мире считает так, как мы, наоборот — не тридцать семь, например, а семь и тридцать? Мама и Бабаня всегда считали по-русски, а папа — по-немецки, отчего у меня в голове всё это плохо уложилось, и сейчас, если я нервничаю или возбужден, я считать не могу, цифры перепрыгивают друг через друга, не поймать…

Кстати, кельнер сказал о кошке «ласкавая», с ударением на втором «а», а я думал — «ласковая»… Ну, он носитель языка, ему всё можно, это другим ничего нельзя…

На глаза попался объемистый коричневый конверт с круглой печатью «GN», данный мне Фролом. (Кстати, он Фрол или Флор?… Флор Мазюкин, что ли?..) Я хотел рассмотреть содержимое конверта еще вчера в поезде, но попутчик мешал. Высыпал наружу нашивки, наклейки, бумаги… Всюду нацистская символика, буквы под готику. И они хотели, чтобы я это прикрепил на рукав?..

Так, на этом листке (бумага хорошая, плотная, глянцевая) — заголовок:

GrammarNazi (Grammatik-Nazi, грамматический нацист, национал-лингвист, лингвофашист, грамотей-опричник) — агрессивный грамотей с врожденной грамотностью и обострённым чувством прекрасного.

«Вот куда я попал… Лингвофашист… Опричник… Знали бы они, что мой предок служил опричником у Грозного… Не с той, так с этой стороны всё равно выхожу фашист… О, а это что… как понять?.. “ГРАММАТИЧЕСКИЙ ХОЛОКОСТ. Каждый истинный граммар-наци точно знает, кто будет гореть в топках Грамматического холокоста, когда мы придём к власти. Запомни: стоит тебе употребить слово из расстрельного списка, и твое имя уже записано в Большую Черную Книгу”»…