Улыбка Лизы. Книга 1 - Татьяна Никитина

Машет рукой, и жест её лучше слов передаёт всю глубину отчаяния.

– Замкнётся в себе и молчит, а что сделаешь? Не привяжешь ведь к себе. Каждые полгода бежит. Я даже привыкать к этому начала.

Она всхлипывает, теребит кончик скомканного носового платка и говорит, говорит, интуитивно зная, что разделённое горе – уже полгоря, а Лиза постепенно оживает. Оцепенение последних шести недель сползает с неё, как срываются с крыш подтаявшие в марте снежные языки. Ну, конечно, дромомания! Немотивированное, внезапное влечение к перемене мест. Как же она раньше не додумалась? У детей это бывает и довольно часто. Любители приключений бегут из дома за яркими впечатлениями. Маленькие бродяжки. И причина не обязательно в психическом расстройстве. Просто этап в формировании детской психики. Всему виной – богатое воображение, как у её Пашки. Он же такой фантазёр, улыбается Лиза, а следователь Балабанов со своими каждодневными опознаниями превратил их жизнь в сущий ад. Она чувствует на щеках горячую влагу, впервые за прошедшее время. Страх непоправимой беды оттаявшим льдом, солёными ручейками забрезжившей надежды стекает по лицу. Не утирая слёз, она сжимает в своих ладонях руку женщины.

– Спасибо Вам, – благодарит она, продолжая улыбаться своим мыслям.

Женщина не спрашивает, за что? Она всё понимает.

– А Вы верьте, верьте, – говорит она Лизе, – вера она ведь главное в жизни. Без неё – никак.

Просидев полдня перед кабинетом, Лиза решительно поднимается со стула с продавленным сиденьем и уходит.

Она ещё не знает, что будет делать дальше, но отчётливо осознаёт – не следует в поисках сына полагаться только на следователя Балабанова, который и звонить-то перестал. Искать надо самой. Чужое горе, выплаканное сухими глазами случайно оказавшейся рядом другой матери, вселяет в неё веру. «Только бы живой, только бы живой, только бы живой…» – как священную мантру, повторяет она снова и снова и безудержно, неистово, свято, исступлённо верит (да и не переставала) – Пашка жив. Она обязательно его найдёт.

Лиза долго бродит по городу. Ей нравится идти по весенним улицам, ощущая себя крошечной частицей, затерянной в толпе. Только сейчас она замечает: согретые солнцем тротуары освободились от снега, а деревья заневестились робкой салатовой зеленью. Она вспоминает, как в день своего седьмого рождения, обидевшись на родителей, ушла из дома. Разумеется, навсегда. По дороге на вокзал забрела в гости к старинным приятелям бабушки – почти родственникам. Там её и выловили, пока она распивала чай с любимыми эклерами и делилась планами на предстоящую самостоятельную жизнь без взрослых. Случай давно покрылся пылью забвения и задвинут на самые дальние полки памяти, но сегодня, когда ещё одна полубезумная мать в тоскливо-зелёном обшарпанном коридоре милиции поведала историю про сына, событие двадцатипятилетней давности всплывает в памяти со всеми подробностями, будто произошло вчера: нарядное платье в крупный красный горох с легкомысленно-воздушными воланами и рукавом-фонарик; «нужные» вещи, захваченные в дорогу в новеньком школьном ранце; гольфы; десять «Мишек на севере» из ладьевидной хрустальной вазы в буфете, в которой никогда не переводились конфеты; будильник из родительской спальни (как же без часов?); несколько коробков спичек и всю мелочь из глиняной кошки-копилки, охотно выскользнувшую медными монетками по лезвию ножа.

В хранилищах памяти с информацией обо всём, когда-либо происходившем с нами, она ищет воспоминание о горькой обиде, подвигнувшей маленькую Лизу на побег из дома. Вместо обещанного двухколёсного, с блестящей зелёной рамой и тормозным рычагом, почти взрослого «Орлёнка» (на таких гоняли все соседские ребята) ей подарили «Школьник». «Для безопасности, пока не подрастёшь», – пояснил отец, наотрез отказавшись снять дополнительные боковые колёсики.

Показаться во дворе на этом жалком детсадовском уроде было совершенно немыслимо. Удивительная живучесть детских эмоций! Лиза и сейчас помнит ту обиду, беспомощность маленького человечка перед взрослой категоричностью. Другой причины, кроме детской мести – пусть поплачут и поймут, как мало они любили свою дочь, – у неё не было. Конечно, Пашке не семь, думает она, но в его возрасте и рождаются самые большие сумасбродства. Она роется в памяти, перебирая события, воскрешая последние разговоры с сыном. Чем могла обидеть? Где не доглядела?

Хаос, царивший в голове все эти страшные шесть недель, когда мозг, скованный ужасным предположением следователя, отказывается здраво анализировать информацию, сменяется прояснением. Она уверена – её сын жив и с ним не могло произойти то ужасное, на что всё время намекает Балабанов. Сегодня она не будет ничего анализировать, но завтра, на свежую голову, они с Мишей продумают план поисков Пашки.

Домой она приходит взволнованной: такой Миша не видел её со дня своего приезда. Лиза оживлённо рассказывает о женщине в жёлтой кожаной куртке, её сыне с его неистребимой страстью к бродячей жизни, о своём побеге из дома, припоминает ещё с десяток подобных историй, когда-либо случавшихся в жизни знакомых и соседей, услышанных или прочитанных где-то.

Впервые за последние два месяца они ужинают вместе. Вдвоём.

До сегодняшнего дня казалось, будто в доме никто не живёт. Продукты в холодильнике периодически обновлялись, но сыр опять становился каменным, молоко – простоквашей, хлеб черствел, котлеты съёживались, а на бордовой поверхности борща с оранжевыми пятнами застывшего жира зеленели пушистые островки плесени. Кто-то менял продукты на свежие, но они так и стояли нетронутыми и в свою очередь отправлялись в мусорное ведро. Миша уходил по делам и, видимо, перебивался общепитовскими пирожками и бутербродами, а Лиза, повинуясь инстинкту живого организма, требующего постоянного топлива, изредка отправляла кусочек чего-нибудь съедобного в рот, не ощущая вкуса. Но сегодня она – впервые за это время-чувствует здоровый голод.

Она полностью согласна с Мишей – искать Пашу в Томске не имеет смысла, и прекрасно понимает: без помощи профессионала им не обойтись. Завтра они обратятся в детективное агентство. Плана поиска ещё нет, но сидеть в ожидании звонка Балабанова с приглашением на опознание очередного найденного где-то тела невыносимо.

Лиза замечает, что Миша подавлен и оттого рассеян. Погружён в свои мысли, отвечает зачастую невпопад. И как он похудел! Впервые за это время она думает о том, что ему тоже тяжело, он всегда был привязан к Пашке. С самого рождения.

Летом, после второго курса, Мишка уехал в Красноярскую тайгу разыскивать следы метеорита на берегах Тунгуски, а Лиза – в Москву, погостить у дяди Коли, папиного брата. В ноябре, когда беременность для всех стала очевидной, ничего и никому она объяснять не стала. Живот рос, все считали Мишку отцом ребёнка, а он, не имеющий к этому никакого отношения, носил её портфель и бегал за пирожками в институтский буфет. Вёл себя так, будто ничего не произошло, а всем девушкам после каникул полагается возвращаться беременными. Только не целовались больше – Лизу от всего тошнило. Родители вели себя тактично – ни о чём не расспрашивали. Отец, правда, настраивался на мужской разговор с Мишкой, но, когда курьер принёс повестку, с ними пришлось объясняться ей.