Одиссея батьки Махно - Сергей Мосияш

И тут явился из вагона Александр Лепетченко, командир чёрной гвардии.

— Ну а поезд-то когда?

— Какой поезд, Саша? Ты же видишь, что творится, — отвечал ему сияющий Нестор. — Там уже наверняка тюрьму открыли и всех выпустили.

— Жаль, — вздохнул Лепетченко.

— Опять пострелять захотелось? Мало тебе было Кассена.

— Нестор Иванович, я же вам говорил, что он бежал с-под стражи, пришлось стрелять.

— Ладно, ладно, верю, Саша. Давай посоветуемся с народом. Что он скажет.

Митинговали недолго, большинство высказалось за возвращение в Гуляйполе, каждому хотелось ворваться в родное село с радостной вестью.

Хорошо что не уехали в обрат кучера и коноводы, откармливали лошадей после скачки от Гуляйполя до станции. И помчались назад тачанки, брички, обгоняя друг друга, под песни, мат и охрипшую гармошку.

В одной из деревень раздобыли самогону.

— Всем по чарке, — распорядился Лепетченко.

И первую налили Махно.

— Нестор Иванович, двинь речуху.

Махно поднял стакан, окинул взором знакомые лица и почувствовал, как перехватило ему горло: «Только б не заплакать».

— Товарищи... — молвил прерывающимся голосом такое дорогое слово. — Товарищи, за свободу.

И выпил под одобрительный гул черногвардейцев, «речуха» понравилась.

Загудело, возликовало Гуляйполе, стихийные митинги возникали то на площади, то в парке, то в клубе. Сразу объявилось сонмище ораторов, на трибуну лезли кому не лень, всякий хотел высказаться. Свобода ведь.

— Товарищи, вы знаете меня, — кричал невзрачный мужичонка. — Я всю жисть как есть... это самое... А ныне вон как... Я слов не нахожу... Да кабы это ране случилось...

Косноязычие оратора раздражало толпу. Кричали весело и дерзко:

— Иди случай быка с тёлкой. Долой!

Дружный хохот сбивал, оратор оглядывался с мольбой на председателя Серёгина, ища поддержки:

— Григорий Иванович, не дають говорить.

Серёгин разводил руками: ничего, мол, не попишешь, свобода. А толпа свистела, улюлюкала:

— Долой, долой!

Не успел сойти мужичонка, как явился на трибуне здоровенный детина. У этого глотка лужёная, его не перекричишь:

— Да здравствует Центральная Рада! Уси кацапы и жиды геть с неньки Украины!

Того дюжее взвыла толпа:

— Долой! В шею его! В загривок!

— Серёгин, кому слово даёшь? Гони его.

Председатель разводит руками: свобода.

— Давай Нестора-а... Махну слово.

Нестор Иванович поднимается на трибуну, притихает толпа.

— Во-первых, хочу ответить предыдущему оратору. В Гуляйполе и вообще в нашем крае издавна бок о бок живут и трудятся украинцы, русские, евреи, греки, немцы и бросать шовинистический лозунг здесь — это ссорить нас, звать к кровопролитию. Мы, анархисты, никогда не позволим этого. У нас есть другой общий враг — это капитал, это буржуи. Вот против кого мы должны подымать мозолистый кулак трудящегося человека. Дорогие товарищи гуляйпольцы, вы явились провозвестниками этой революции. Мы ещё летом прогнали помещиков, отобрали у них землю, на заводах и фабриках рабочие профсоюзы шаг за шагом завоёвывают власть, диктуя хозяевам условия, выгодные рабочему классу.

— Нестор Иванович, скажи за Раду, — крикнул кто-то.

— Центральная Рада, товарищи, ратует за отделение Украины от России. Вы только что слышали голос одного из её холуёв. Это власть буржуазно-шовинистическая, и мы выступаем против неё, мы остаёмся частью великой революционной России.

— Долой Центральную Раду! Долой, долой!

Для Махно только и передышка от выступлений отъезд в коммуну к жене, но и там более двух дней не дают ему быть. Скачут посыльные от Совета:

— Нестор Иванович, вас выбрали председателем ревкома. Ждут.

Для Махно это уже кажется само собой разумеющимся, это уже льстит его самолюбию, хотя не очень-то стыкуется с его анархистскими взглядами: любая власть — враг трудящихся.

— Но что делать, Настенька, — оправдывается он перед женой. — Народ зовёт, и я обязан подчиниться. Революционная дисциплина.

И он является в Гуляйполе, его новая должность — председатель ревкома — едва ли не самая высшая власть в посёлке. Не успел вступить в неё, как из Александровского ревкома призыв-бумага:

«Товарищ Махно, вам надлежит немедленно с вашей революционной гвардией прибыть в Александровск и помочь нам разоружить казаков, возвращающихся с фронта на Дон. Мы не должны допустить усиления атамана Каледина, ярого монархиста и контрреволюционера. С революционным приветом Лепик, Никифорова».

Махно понимает, что с его черногвардейцами разоружить казаков, едущих с фронта на родину, дело безнадёжное. Это с помещиками, у которых два-три ружья да сабля, да пять-шесть охранников легко было. А казаки перещёлкают гвардейцев как куропаток. Надо создавать большой вооружённый отряд.

2 января 1918 года началось заседание Гуляйпольского Совета крестьянских и рабочих депутатов, совместно с профсоюзами и всей группой анархо-коммунистов.

Махно ознакомил присутствующих с письмом из уездного ревкома.

— Давайте вместе решать как быть, товарищи. Дело очень серьёзное, не забывайте, что революцию 1905 года подавляли именно казаки.

— Надо вооружать всех, кто только сможет носить оружие.

— А где его взять?

— Как где? А то, что полк разоружали.

— Его растащили по хатам.

— Ну и что? Отобрать у тех, кто не хочет в отряд, вооружить добровольцев.

— Ищи их сейчас.

— А что искать. У Белаша есть список. Верно, Виктор?

— Есть, — признался Белаш.

— Ну вот.

— А зачем нам идти в Александровск. Окопаемся здесь, встретим тут у дома казаков.

— Э-э, нет, если они до нас вооружёнными дойдут, от нас пух и перья посыплются. Они ж фронтовики. А мы? Александровцы правы — казаков надо встречать перед Кичкасским мостом, там можно и пушки поставить.

Почти сутки продолжались дебаты в Совете, но всё же под конец согласились все: казаков с вооружением на Левобережье пускать нельзя, надо срочно формировать отряд и под командой товарища Махно вести в помощь александровцам.

— Товарищи, — взмолился Махно. — Я человек не военный, в армии и дня не служил. Выберите из бывших фронтовиков кого.

— Вот те раз. А мы на тебя так надеялись. Кого ж ты сам предложишь нам, Нестор Иванович?

— Да хошь бы моего брата Саву, он японскую прошёл, пороха понюхал.

— Ладно, — согласился Серёгин и, окинув взором осоловевших от бессонной ночи делегатов, спросил: — Кто за то, чтоб отрядом командовал Савелий Иванович Махно? Так. Кажется единогласно.