О чем пьют ветеринары. Нескучные рассказы о людях, животных и сложной профессии - Алексей Калиновский

Занесло нас как-то с театром зверей «Артемон» на телемарафон во Дворец пионеров на Ленинских горах. Были тогда в моде такие мероприятия, которые транслировались по телевидению и во время которых (а шли они, надо сказать, круглые сутки без остановки) собирали деньги на благотворительность. Занесло нас туда, естественно, не просто так, а с легкой руки Нади Тетериной, которая обо всем договорилась. Я принимал участие в качестве ветеринарного врача театра и по условиям мероприятия имел право бесплатно прорекламировать свою клинику.

Звери есть звери, им надо адаптироваться к обстановке, и, хотя наше выступление было запланировано на после полудня, мы приехали чуть ли не первыми. Начали выгружать живность. Первой Саша Тетерин вывел медведицу Машу, привязал ее цепью к батарее и попросил меня постоять рядом, чтобы какой-нибудь ретивый любитель животных не полез ее погладить. Обратите внимание: медведь – единственное животное, которое всегда выступает в наморднике. Бросается медведь со скоростью змеи. В этот раз мера предосторожности оказалась совсем не лишней, потому что, как только Саша отошел за клеткой с попугаем Карлосом, один известный ныне, а тогда молодой и бойкий певец, решил показать барышне свое бесстрашие и направился к Маше. Когда профессионально общаешься с животными, то начинаешь просчитывать на два шага вперед их поступки.

Маша была юным созданием где-то полутора лет от роду, и на нее надели намордник, но это никак не помешало бы ей поломать взрослого мужчину без всякого злого умысла, просто играя с ним. Я со скоростью и резкостью нападающего в американском футболе бросился на служителя муз. Сбитый на пол, он лежал и не понимал, что с ним произошло, а я великим, могучим и максимально доступным в этот момент русским языком объяснял ему, что было бы, если бы Маша меня опередила.

«Веселый денек нам предстоит», – подумал я, представляя, что будет, если кто-нибудь сунет палец попугаю ара, который клювом колет грецкие орехи, или решит погладить южноамериканскую носуху с ее устрашающими зубами.

И моим предчувствиям про веселый денек суждено было сбыться, но по другому поводу.

Надо сказать, что телемарафон – мероприятие очень динамичное. Ведь постоянное внимание публики необходимо держать в течение суток. Устраивать на два часа концерт большого симфонического оркестра просто бессмысленно. Поэтому выглядит это так: каждому участнику на выступление дается 10–15 минут. А состав участников очень разношерстный. Тут и политики, и экономисты, и певцы, и танцоры… Да кого только не было! Участник приезжает к назначенному времени, проходит в грим-уборную, переодевается, его гримируют, и он идет на сцену. На сцене, в зависимости от своего жанра, одни рассказывают сказки о политике, другие – о развитии отечественной экономики и росте благосостояния, третьи поют, четвертые танцуют, ну и далее по списку.

Животных мы к тому времени надежно изолировали, и следили за ними уже люди, которые с ними непосредственно работали. Естественно, я, умирая от безделья, толкался среди участников, тем более что среди них было немало тех, кто лечил у меня своих животных.

Чтобы подготовка участников к выступлению происходила максимально быстро, все необходимые служебные помещения были сконцентрированы в тупике длинного коридора шириной метра четыре. В торце коридора размещались мужской и женский туалеты, метрах в семи от них находились грим-уборные, также разделенные по гендерному признаку, напротив них через коридор – дверь, ведущая за кулисы, а другой конец коридора уходил вдаль и в конце него был свет. Словом, картинка из воспоминаний тех, кто перенес клиническую смерть.

Все шло по плану. Суета, которая со стороны напоминала броуновское движение, имела свою логику: телемарафон продолжался. И вдруг из-под двери одного из туалетов показалась робкая струйка коричневого цвета. Никто не обратил на это внимания, а струйка тем временем превратилась в ручеек, который становился все шире. Мало того, в коридоре повис тот самый запах, который мы, врачи, называем ихорозным. Ситуация явно вышла из-под контроля. В какой-то момент подошел Игорь Леонидович Кириллов – популярный диктор телевидения, который вел это мероприятие. Его очень заинтересовало, что же тут происходит. Увидев и понюхав, он в ужасе попросил закрывать за собой дверь и ушел. Но, как пел великий Меркьюри, «Show must go on». Из подручных средств, найденных за кулисами, были сооружены мостки, и телемарафонцы, поддергивая одной рукой одежду, а другой затыкая нос, форсировали по мосткам поток в обоих направлениях.

Уже казалось, что мы отрезаны от внешнего мира и помощи ждать просто неоткуда, как вдруг в дальнем конце коридора, на фоне льющегося оттуда света, появилась фигура. Эта фигура медленно двигалась в нашем направлении. Казалось, что она парит над жутким потоком. По мере приближения мы увидели мужчину в сапогах, с вантузом на плече. Это был сантехник. Нет, это был Спаситель, его второе пришествие. Он шел с чувством собственного достоинства и ощущением собственной значимости. Мне казалось, что ему не хватало нимба над головой. И тут я понял, откуда черпал вдохновение великий Айвазовский, когда писал картину «Хождение по водам». Все замерли, в коридоре воцарилась полная тишина. Спаситель скрылся за дверью, все ждали чуда. И только местная уборщица баба Маня, облаченная в серый халат и калоши, со шваброй в руках, нарушила благоговейную тишину:

– Смотри, Вань, сколько артисты-то насрали!

В 1980-е годы ветеринария у нас была бесплатной. Правда, она того и стоила. Она была примитивна, как «му» коровы перед утренней дойкой. В городской ветеринарной клинике стандартный набор знаний и умений среднестатистического врача включал в себя инъекцию но-шпы с димедролом, а иногда и с анальгином в задницу, кастрацию котов, чаще всего без наркоза (зато какая операционная техника была: на всю операцию не больше тридцати секунд), а также удаление яичников у кошек. Виртуозы умели определить пиометру и прооперировать ее. Честные глаза врача с выражением «Не бзди» внушали владельцу животного полное спокойствие, и они отдавали своих питомцев в цепкие лапы советской ветеринарии. Парадокс заключался в том, что при таком уровне «лучшей» ветеринарии в мире нам удавалось лечить и очень часто вылечивать.