Битва за Крым 1941–1944. От разгрома до триумфа - Валентин Рунов

Как только краснофлотцы стали подходить к землянкам, по ним открыли огонь из автоматов немцы. Ребята вернулись и доложили мне об этом. Я решил сделать еще одну попытку – связаться со штабом роты, с «Харьковом», послал товарищей туда, но тоже ничего не вышло: по дороге их встретили немцы и обстреляли. Что мне оставалось делать? Немцы обошли нас подковой, это грозило нам полным окружением и гибелью. Я принял решение: с правого фланга у меня была размещена еще одна рота прибывшего батальона, я решил сам связаться с ее командиром и решать по обстановке.

Но, к моему огорчению, все вышло по-другому. Как только я прибежал к их окопам, вскочил в их окоп – и я был охвачен гневом и ненавистью: передо мной вскочил товарищ в чине капитана (с одной шпалой) и поднял руки вверх. Я кричу: «Зачем это?» Тогда он узнал во мне моряка, стал со мною говорить по-русски: «О, кацо, моряк, моряк… С тобой я хоть куда!..»

Конечно, меня трудно было отличить от немца: на мне была такая одежда, что сейчас мне кажется, что я был похож на чучело: ботинки американские, шапка из сукна, брюки и фуфайка ватные. Кроме того, на мне была рубашка армейская, тельняшка флотская, китель флотский, гимнастерка армейская. Ну что ж, это была война, а зима в Крыму в тот год была холодная. С 15–16 декабря были небритые и немытые.

У меня появилась мысль пристрелить этого капитана. И тут же я отработал обратно: я к нему прыгнул в окоп, он же тоже может меня пристрелить. Решил этого не делать. Я рассказал ему обстановку, и мы с ним стали поднимать его личный состав, который лежал в окопах. Я стал им говорить, что теперь им нужно хорошо смотреть, чтобы ждали немцев и с тыла, а не только со стороны деревни Камышлы. На все мои объяснения они отвечали: «О, камандир, мая паруски не панимай!» Побыл я в этой роте минут тридцать и вернулся к своим. Мы почувствовали, что остались одни, на этих надеяться нечего. Не знаю, как меня будут судить: трус я или герой, но я принял решение – пробиваться к своим, т. е. добираться до штаба батальона, чтобы не стать жертвой, подобно нашим товарищам из 11-го и 12-го дзотов.

Примерно в двадцать два часа 21 декабря я со своим личным составом, оставшимся к тому времени, что смогли – забрали, поднялись и ушли. Шли мы по оставшейся нам дороге Камышлы—Севастополь. К утру пришли на позиции, занятые нашим батальоном, а в девять часов пришли в штаб батальона на командный пункт «Ленинград». В штабе нас считали погибшими, т. к. с 19 декабря ни с кем из своих я не имел связи. Первым в штабной землянке меня встретил командир роты лейтенант Сафронов. Он тоже очень удивился, увидев нас, тоже сказал, что считали нас погибшими, спросил, сколько нас прибыло, что с остальными. Я стал докладывать, сколько ранено, сколько убито. Командир хотел отдать приказ, чтобы нас накормили, но обстановка не позволила это сделать: к штабу подбирались немецкие танки и пехота. Нам с пятью моими товарищами приказали занять оборону штаба. Траншей здесь, конечно, никаких не было. Нам пришлось откапывать себе штыками лунки, чтобы хоть немного прикрыть голову. При таком оборонительном сооружении нам долго держать оборону не пришлось. Немцы накрыли нас минометным огнем. Мои краснофлотцы стали один за одним выбывать из строя, через пять-десять минут мы оставили оборону штаба. Последнего тяжелораненого краснофлотца я вынес сам. В это время штабу было приказано отойти за Мекензиевы Горы. Около штаба остановилась машина, до этого она находилась в укрытии, «полуторка» «ММ». Я положил раненого в машину, помог погрузить штабное имущество. Машина с

командованием ушла, а мы пошли пешком. Спустились к железной дороге и по ее, прикрытой от немцев, стороне стали уходить. Совпало же и нам бежать вслед за своим командиром Сафроновым! И я вспомнил, как 17 декабря, когда мы отбивали атаку немцев, они бежали от нас, и Сафронов, наблюдая, как они бегут, радовался. А теперь немцы так же смотрят, как бежим мы от них. Было очень обидно.

Мы отошли на Мекензиевы Горы, туда, где до войны были топливные склады флота, быстро приступили к сооружению штабных землянок. К вечеру уже было сделано две землянки, лес рядом, но долго находиться в этих землянках нам не пришлось. 24 декабря немецкие автоматчики оказались на Мекензиевых Горах. Весь личный состав, что оставался при батальоне, кинулся защищать от немцев район Мекензиевых Гор. На выполнение этой задачи командиром с нами пошел лейтенант Сафронов. В этой операции он был тяжело ранен в обе ноги немецким автоматчиком, мы только не поняли, откуда ударил по Сафронову немец. Тогда мы стали искать немецких автоматчиков в русской одежде. Так оно и вышло: несколько немцев были переодеты в русскую солдатскую одежду и тайно били по нам. Мы эту группу ликвидировали, к вечеру вернулись к штабу. После ранения командира роты до конца операции по ликвидации немецких лазутчиков командование принял на себя главстаршина Романченко Костя. В это время командованию батальона стало известно, что санчасть наша осталась на своем месте, не смогла отойти. Нам приказали пробиться к ним, вывести их из окружения. Санчасть была расположена так, что немцы ее не заметили, поэтому нам удалось забрать ее без всяких осложнений, без потерь. Переправили санчасть мы в железнодорожный домик в Сухарной балке.

В эти дни были перегруппированы наши оставшиеся части, в том числе горная Кавказская дивизия, был поставлен заслон. Командир батальона Жигачев приказал мне сформировать взвод и быть в резерве штаба. Кроме того, на меня возложили охрану штаба, он также переместился в домик, где была санчасть.

В последние дни декабря 1941 года бои шли тяжелые. Немцы рвались захватить северную сторону, но на пути у них встали наши оставшиеся части. 27–28 декабря прибыла бригада морской пехоты № 79 полковника Потапова, они с ходу были брошены на северную сторону, отогнали немцев за Бельбекскую долину, т. е. на старые наши рубежи, и закрепились на них.

Таким образом, войска Севастопольского оборонительного района при втором штурме Севастополя оказали противнику исключительно стойкое сопротивление. Поддерживаемые огнем береговых батарей и кораблей Черноморского флота в ходе упорных четырехдневных боев оборонявшиеся войска уступили превосходящим силам противника всего 4–6 км и остановили его продвижение на рубеже Камышлы–Аранчи.

Несмотря на то, что наступление противника было приостановлено и его войска понесли значительные потери, обстановка под Севастополем продолжала оставаться весьма напряженной. Было ясно, что наступление противника не прекратится, что он будет стремиться прорваться в Севастополь. Войска СОРа понесли значительные потери, восполнить которые было некем и нечем. Все резервы Приморской армии были введены в сражение, боеприпасы были на исходе. Севастополю требовалась незамедлительная и серьезная помощь.

Ставка ВГК 20 декабря подчинила СОР командующему Закавказским фронтом и приказала незамедлительно направить в Севастополь войска и маршевое пополнение, обеспечить авиационное обеспечение Севастополя и наладить систематическое снабжение его боеприпасами. Командующему Черноморским флотом предписывалось выехать из Новороссийска в Севастополь для личного руководства его обороной.

В декабре в Севастополь были направлены 345-я стрелковая дивизия, 79-я бригада морской пехоты и несколько маршевых батальонов. Кораблями было доставлено 5000 т боеприпасов, 4000 т продовольствия, 5500 т других грузов, 78 орудий, 208 минометов.