Бизнес - Иэн Бэнкс

— Гитлер был сильной личностью, — отметил М. М. Абилла.

— Да, у него вагоны для скота ходили строго по расписанию, — согласилась я.

— Он определенно был злым гением, — провозгласил принц, — но ведь Германия находилась в плачевном положении, когда он пришел к власти, верно? — Сувиндер Дзунг устремил взгляд на герра Тишлера, словно ища поддержки, но был проигнорирован.

— О да, — не выдержала я. — Зато она оказалась в куда более завидном положении после того, как по ней прошлась сотня красноармейских дивизий, а с неба обрушились тысячи бомб.

— Ну, в каком-то… — начал Стивен Бузецки.

— Неужели вы всерьез убеждены, миз Тэлман, — перебил его Хесус Бесерреа, повысив голос, — что нам следует заняться отстрелом политиков?

— Нет, — отрезала я, глядя на Хейзлтона. Мне было известно, что он уже многие годы извлекает немалую прибыль и для себя, и для «Бизнеса» в Центральной и Южной Америке. — Я убеждена, что у нас даже мысли такой не должно возникать.

— А если она вдруг возникнет, — с ледяной улыбкой сказал Хейзлтон, — мы ее тут же прогоним, потому что иначе мы станем бандитами, вы согласны, миз Тэлман?

Не было ли это началом травли? Меня явно провоцировали и дальше копать себе яму.

— Мы станем такими, как все. — Я посмотрела на дядю Фредди, который негодующе мигал из-под облачка седых волос. — Но в процентном соотношении, как выразился мистер Ферриндональд, головной боли нам, возможно, достанется меньше, чем всем остальным.

— Головная боль тоже бывает на пользу, — вставил Пуденхаут.

— Все относительно, — сказала я. — С точки зрения эволюции, лучше залечить рану и набраться сил, чем ходить на охоту с разбитой головой. Но это…

— Но это вопрос дисциплины, так ведь? — подхватил Пуденхаут.

— В каком смысле?

— Разбитая голова послужит уроком.

— В каком-то одном отношении. Но ведь есть и другие аспекты.

— Бывает, что других аспектов нет.

— Неужели? — Я расширила глаза. — Кто бы мог подумать.

— Возьмем, к примеру, ребенка, — терпеливо объяснил он. — Его можно долго убеждать — и ничего не добиться, а можно дать ему хорошего шлепка — и все станет на свои места. Так обстоит дело в семье, в школе… везде, где одна сторона лучше знает, что пойдет на пользу другой.

— Понятно, мистер Пуденхаут, — сказала я. — А вы бьете другую сторону? Я хочу сказать, вы бьете своих детей?

— Я их не бью, — развеселился Пуденхаут, — но иногда шлепаю. — Он обвел взглядом присутствующих. — В каждой семье непослушным достается на орехи, верно?

— А вас в детстве били, Адриан?

— И частенько, — ухмыльнулся он. — В школе. — Он снова обвел взглядом остальных, но на этот раз слегка опустил голову, словно исподволь гордясь этим подтверждением своего храброго отрочества. — Мне это пошло только на пользу.

— Боже праведный, — ужаснулась я, — надо понимать, вы и в противном случае были бы таким же, как теперь?

— Насколько мне помнится, у вас ведь нет детей, Кейт? — спросил он.

— Да, это правда, — подвердила я.

— Значит, не вам…

— Значит, не мне об этом судить, так? — легко подхватила я. — Однако я очень хорошо помню свое собственное детство.

— По-моему, нам всем еще нужно учиться думать, — как бы невзначай вмешался Стивен Бузецки, вжимая сигару в пепельницу из оникса. — Вот пусть меня кто-нибудь научит думать, что от рулетки один вред. — Он с улыбкой поглядел в сторону дяди Фредди, который совсем пал духом. — Сэр, ваше казино уже открыто?

— Казино! — встрепенулся дядя Фредди, расправляя плечи. — Отличная мысль!

— Возьми меня, Стивен.

— Это будет нечестно, Кейт.

— Тогда давай я тебя. Тебе ничего не придется делать. Я сама обо всем позабочусь. Это будет сказка, мечта. Ты сделаешь вид, будто между нами ничего не было.

— Это тоже будет нечестно.

— Все будет честно. Абсолютно честно. Поверь мне, это будет самый честный, самый приятный, самый блаженный миг нашей жизни. Я это знаю. Знаю наверняка. Чувствую нутром. Верь мне. Просто скажи «да» — и все.

— Кейт, я дал обещание. Принес клятву перед алтарем.

— Ну и что? Все приносят эту клятву. Ее можно забыть.

— Да, многие погуливают на стороне.

— Все без исключения.

— Ничего подобного.

— Мужчины — все.

— Нет, не все.

— Из моих знакомых — все. Кроме тех, кто домогается меня.

— Причина в тебе. Ты притягиваешь как магнит.

— Всех, кроме тебя.

— Нет, меня тоже.

— Но ты не поддаешься.

— К сожалению.

Мы стояли в потемках у каменной стены на краю длинного отражающего озера; замок был у нас за спиной. В тот вечер дядя Фредди впервые опробовал недавно восстановленное факельно-газовое освещение; Сувиндеру Дзунгу доверили зажечь пламя, и в честь этого события, к нескрываемой радости принца, была открыта небольшая мемориальная доска. Газ бурлил и булькал, издавая уморительные звуки, словно в каждом из сотни водоемов кто-то громко пукал. Вверх рвались языки пламени из отдельно стоящих факелов, укрепленных на широком обсидиановом основании. Уходя на полтора километра вдаль, огни сплетались желтыми гроздьями, становились все меньше и наконец превращались в крошечные стежки, прострочившие ночь.

Если внимательно приглядеться, можно было различить и маленькие голубые конусы сигнальных огоньков, которые с шипеньем вырывались из тонких медных патрубков, торчавших из воды в центре каждого темно-бурлящего источника пламени.

Я успела сделать пару ставок в казино (сейчас я тоже делала ставку, правда, без особой надежды на выигрыш). Успела побеседовать с гостями, даже кое-как помирилась с Адрианом Пуденхаутом; успела вежливо, но твердо отказать Сувиндеру Дзунгу, когда он пытался заманить меня в свои апартаменты; успела вместе со всеми постоять на террасе и полюбоваться фейерверком, расцветившим ночное небо над долиной; при этом мне приходилось время от времени стряхивать усеянную перстнями правую руку принца, который пристроился рядом и пытался оглаживать мой зад. В замке тем временем можно было побаловаться наркотиками или посмотреть живое секс-шоу, которое по желанию зрителей вполне могло перерасти в оргию.

Я успела перекинуться парой слов с поэтом и сопрано, успела ощутить себя неприлично желторотой рядом со стареющим рок-певцом, по которому в юности сходила с ума, успела ответить на любезности американского дирижера и оксфордского профессора. Я проявила внимание к Колину Уокеру, который стоял этаким мускулисто-бронзовым памятником Армани за спиной у Хейзлтона, игравшего в «блэк-джек», и спросила, как ему нравится в Британии. Он ответил, негромко и сдержанно, что, мол, только вчера прилетел, но пока все идет хорошо, спасибо, мэм.