Летнее королевство - Джиллиан Брэдшоу

Он отпустил меня, почти оттолкнул, и быстро пошел к двери, чтобы сообщить о своем решении. Семью известие о моем уходе потрясло. Посыпались вопросы, на которые мне нечего было ответить. В дом вошел лорд Гавейн и весь этот гомон обрушился и на него тоже. Весь ужин, весь вечер звучало одно и то же: «Но почему, Рис? Что ты будешь там делать, Рис?» Почему-то я не смог повторить тех слов, которые сказал лорду Гавейну, а без них никто ничего не понимал. Пришлось повторить слова отца.

Мать тихо плакала. Думаю, она одна действительно понимала причину, гнавшую меня из дома. Она не задала ни одного вопроса. Просто ходила по дому, собирая меня в дорогу, прикидывала вес и объем вещей. Все это она делала быстро и ловко, ничего не упуская, но при этом то и дело смахивала слезы с ресниц. Сестры волновались и жалобно поскуливали, кузены шумели и готовы были обрушиться на меня с упреками, но при отце не смели. Мой брат Дэфидд так разволновался, что схватил метлу и начал размахивать ей, словно копьем.

Вряд ли этой ночью кому-нибудь спокойно спалось. Я, во всяком случае, не спал еще долго, уже после того, как весь дом угомонился. Слушал, как догорают поленья в очаге, как шуршит ветер в соломе на крыше, как дышит мой брат рядом со мной. Думал о своей жизни и задавался вопросом, вернусь ли я когда-нибудь домой. Молился. Но я не плакал. Слез не было, хотя в душе поселилась боль. Может, как раз оттого, что слезы так и не пришли.

Следующий день выдался сырым и холодным. Низко над землей висели бледные толстые облака, а холмы вдали казались уступами из серого камня. Когда мы уезжали, солнце еще не поднялось, земля притихла. Вся семья собралась возле конюшни, чтобы проводить нас. Отец оседлал Ллуида, жеребца-трехлетку от нашей кобылы, маленького лохматого серого конька, и сунул мне в руки уздечку, ни словом не обмолвившись о подарке. Лорд Гавейн увязал большую часть нашего багажа за седлом Цинкаледа и закинул щит за спину. Он снова был в своем красном плаще, и в утреннем свете выглядел таким же странным и нездешним, как и в тот момент, когда мы встретили его у реки. Повернувшись к отцу, он сказал своим мягким голосом певца:

— Я в большом долгу перед тобой, Сион ап Рис. Что бы я не придумал в благодарность, этого будет мало.

Отец пожал плечами, почесал бороду.

— Не стоит благодарности, господин. Я всего лишь оказал тебе гостеприимство.

— Ты сделал намного больше. — Лорд Гавейн неожиданно опустился в снег на одно колено и обнажил меч. Он сразу стал походить на ястреба, присевшего на ветку. Лорд протянул отцу меч рукоятью вперед. — Клянусь, — серьезным тоном произнес он, — если когда-нибудь мой меч понадобится тебе, а я откажу в помощи, пусть небо рухнет на меня, пусть море сокрушит меня, пусть земля поглотит меня. Призываю тебя, Сион ап Рис, в свидетели этой клятвы.

Отец медленно поднял правую руку и коснулся концами пальцев рубина на рукояти меча. По клинку пробежала волна света, словно солнце отразилось, но солнца-то не было. Эта картина навсегда осталась у меня в памяти: воин в красном плаще, стоящий на колене, и отец в серой домотканой одежде, принимающий клятву, слегка смущенный, но гордый и уверенный в себе, а между ними меч, горящий нездешним светом.

Отец опустил руки. Лорд Гавейн поднялся и вложил меч в ножны.

— Мне хотелось бы, чтобы твой меч защитил моего сына, — сказал отец неожиданно севшим голосом.

Лорд Гавейн кивнул и сел в седло. Он проверил, легко ли вынимаются дротики из подседельных петель, удобно ли достать большое копье, не мешает ли поклажа. А мне предстояло попрощаться с семьей. Ох, и трудная это оказалась работа. Так что я рад был вскарабкаться на свою лошадь. «Уж эти мне прощания, — подумал я. — Только время отнимают. Прощаться надо быстро: сказал пару слов — и в седло».

Лорд Гавейн коротко поклонился всем, повернул коня и начал спускаться с нашего холма. Я пнул Ллуида, мой конек встрепенулся и поскакал за белым конем. Я оглянулся только тогда, когда следующий холм скрыл наш дом. Перед моими глазами лежал склон пастбища, бледная щетина заснеженного поля, вдали — серый лес за рекой под свинцовым небом и пряди дыма, неподвижно висящие в сыром воздухе. Этот дым я видел столько раз, возвращаясь домой после трудового дня к теплу очага. Я повернул голову и посмотрел на серое утро впереди. Плащ лорда Гавейна ярким пятном выделялся на фоне тяжелого неба.

— Он в этом плаще чертовски заметен, — пробормотал я, чтобы отвлечься от печали на сердце.

Воин не услышал. Мы ехали по старой римской дороге на юг, к Инис Витрин. Где-то там, впереди, лежал поворот на Камланн.

На римскую дорогу мы вышли к середине утра. Лорд Гавейн остановил коня и всматривался вдаль. Цинкалед потряхивал головой, и пар от его дыхания надолго повисал в воздухе. Я тоже остановил Ллуида и посмотрел на дорогу. Но я и раньше ее видел. Дорога шла здесь по прямой через холмы. Когда-то обочины расчистили, но теперь все опять заросло. В кустах и вокруг следов видно не было. Дорога и дорога. Однако лорд Гавейн продолжал изучать невесть что. Холодный ветер пробирал до костей, и я совершенно не понимал, зачем мы тут торчим.

— Это всего лишь дорога, господин, — осмелился я заметить.

— В самом деле, — он быстро взглянул на меня. — Как ты смотришь на то, чтобы еще один день посвятить путешествию на север? А потом уже повернем в Камланн. Я хочу проверить еще одну дорогу, по которой она могла пойти.

Я с некоторой тоской посмотрел на юг и потер руки. Понятно, почему зимой здесь никто не ездит.

— Как скажете, милорд.

— Эй, я не твой господин. Ты пока свободный человек. Но дорогу проверить стоит. — Он продолжал смотреть на север.

— Значит, идем на север, — кивнул я, все еще посматривая на юг.

Воин повернул коня на север и пустил рысью, а я потащился за ним без всякой охоты.

Мы проехали около пятнадцати миль, и не нашли ничего достойного упоминания. Разве что снег пошел. Ну, так для зимы это обычное дело. Плащ мне выдали хороший, теплый, но что толку? Уши, ноги и пальцы мерзли отчаянно. Ллуид, привыкший к лучшему обращению, упрямился и взбрыкивал, то и дело намекая, что пора уже домой, в теплую конюшню. Лорд Гавейн, казалось, не замечал холода и довольно бодро двигался вперед, несмотря на снегопад.

В Каэр-Кери мы прибыли ранним утром. В этом старом римском городе я бывал пару раз по делам хозяйства, когда из-за саксов закрывался рынок в Баддоне. Сегодня здесь было пустынно, а на рыночной площади расположилось стадо овец. Я надеялся, что мы остановимся и перекусим у какого-нибудь теплого очага. Последние пять миль я только об этом и думал, да еще о том, как сойти с лошади и не свалиться. Все-таки я не ездил верхом с осени. Так что было бы очень неплохо поесть чего-нибудь горячего и выпить подогретого эля. Но лорд Гавейн проехал через город, не останавливаясь, и повернул на западную дорогу, ведущую в Поуис. Когда городские стены остались позади, он снова пустил Цинкаледа рысью. Стало ясно, что рациональными соображениями рыцарь руководствоваться не собирается. Значит, придется обходиться холодной колбасой и овсяными лепешками, которые мама напекла нам в дорогу. Я достал пару, увидел, что они наполовину заморожены, и предложил одну лорду Гавейну. Он взглянул на меня с удивлением, но лепешку взял и довольно быстро сжевал ее всю.