Избранный - Максим Замшев

– Трудно сказать. Первое, что приходит в голову, так это поиск злоумышленником чего-то под этими половицами. С другой стороны, преступник мог создавать видимость такого поиска, чтобы сбить со следа. Половицы содраны в каком-то порядке, будто их не наспех отрывали, а точно знали, какую именно. Но это еще не самое странное. Помнишь, я смотрел книги Леруа. Они очень системно расставлены. Среди них есть письма композитора Рахманинова на русском языке в трех томах. Так вот, одного тома там не хватает.

– Может, сам Леруа его куда-то задевал?

– Может быть. Но зачем, скажи, ему книги на русском языке, да еще специальная музыкальная литература?

Когда Геваро произносил последние слова, лицо его насторожилось. Кто-то поднимался по лестнице, но шаги эти никак не походили на быстрые передвижения официанта. Они звучали тяжело и уверенно…

Геваро вмиг вскочил, схватил за шею Антуана и потянул его вниз. Выстрелы Антуан услышал уже лежа на полу, накрытый телом Геваро. Вскоре они уже бежали по лестнице, потом по бульвару Монпарнас, но догнать человека, только что пытавшегося их пристрелить, не смогли. Он юркнул в машину и на полной скорости умчался в сторону набережной Сены.

– Надо срочно сообщить номер нашим! Я его запомнил! Еще можно перехватить…

Геваро взял Антуана за плечо:

– Не дури, договорились? Слушайся во всем меня. Нельзя позволять каким-то негодяям испортить нам аппетит. Поэтому возвращаемся и никаких лишних вопросов.

К вечеру ветер с реки двигался поживее, неся с собой влажную негу. Он заставлял людей на секунду задуматься, вспомнить о чем-то не ясном, остром, щемящем. Так властно двигается музыкальное время в произведениях Рахманинова. Это иногда называют рахманиновскими наплывами. Русский человек, не слышавший этой музыки, сродни глухому. Сколько ни изучай историю, хоть по Ключевскому, хоть по Карамзину, никогда не поймешь России без этих наплывов, от которых хочется беспричинно рыдать. Эти наплывы в шуме речного ветра, в звенящей дали равнин, когда почти явственно слышишь молчание самой природы. В городах между домами ветер всегда усиливается, загнанный, сплющенный в каменных тисках, и от этого он еще яростней терзает высохшие листья, клочки бумаги, тумбы концертных афиш.

Продуваемый этим ветром по набережной шел невысокий человек. Он робко оглядывался по сторонам и сквозь очки близоруко щурился, вглядываясь в номера домов. Иногда он доставал платок, поднимал его к лицу, снимал очки и быстро и сильно тер глаза, будто хотел затереть их совсем. Наконец он остановился и стал рыться в карманах пиджака. Появившаяся в его руках записная книжка блеснула в мягком вечернем свете диковинным вензелем на обложке. Он бережно раскрыл ее, потом вновь поднял глаза на табличку с номером дома, наклонился немножко вперед, из-за чего стал похож на футболиста, готовящегося нанести удар головой.

Около большой двери красовались таблички с названием организаций, располагавшихся в этом здании. Среди прочего можно было прочитать: редакция газеты «Вечерний курьер».

Сначала его не хотели пускать под тем предлогом, что рабочий день давно закончен, но он, переждав презрительную филиппику охранника, что-то тихо сказал ему, после чего тот отступил, освобождая дорогу.

На этаже, где размещалась редакция «Вечернего курьера», одной из популярных бульварных газет, почти все разошлись. Только из одной комнаты раздавались оживленные голоса.

Он постучался, не дождавшись приглашения войти, открыл дверь и со всей учтивостью, на какую был способен, произнес:

– Позвольте представиться! Дмитрий Шелестов! Автор романа «Укротитель»!

Ах, как же он был недоволен звонком Белякова! Да, он журналист, профессионал, должен быть готов вылететь куда угодно в любой момент. Да, и Париж не Северный полюс! Чего уж так убиваться! Но донельзя раздражало то, что какой-то человек, только что получивший должность, уже так лихо и даже бесцеремонно командует им, распоряжается его жизнью и временем. Про себя Алексей негодовал: «Вот тебе и медиахолдинг! Фирма! Репутация, размах! И тут такое… Прежнее начальство вело себя с работниками поделикатней!»

Однако досадовать слишком долго было не в его правилах, и вскоре он повеселел.

Климов любил летать. Самолет – хорошее место для раздумий о жизни. Пока сидишь в мягком кресле, посматривая в окно на легкую облачную дымку и на замершие внизу ландшафты, мысли способны обрести кристальную ясность. Сам не заметишь, как все, что запуталось, распутывается, и ни прошлое, ни будущее уже не тяготят, как всего-то каких-то пару часов назад…

Сегодня ему предстояло лететь ночью, в час, когда аэропорт уже выберется из одуряющего водоворота дневной суеты и с наслаждением вдохнет воздух своей настоящей жизни. В этом воздухе будет веять ностальгией, всхлипываниями прощаний и звонкими криками встреч. В темное время суток в аэропортах можно встретить удивительных пассажиров, так уныло и обыденно распивающих виски в пустоте ночных баров, будто их сюда привела не необходимость перебраться в другую точку земного шара, а просто скука и хандра.

В такси, мчавшемся в «Шереметьево» по летним улицам, Климов на всякий случай внимательно изучил билет. «Да! Оперативно сработало новое газетное руководство! Без сбоев. Это им в плюс. Позаботились, чтобы я все успел. Билет, правда, только до Парижа. Почему? Обратный мне выдадут прямо на месте?»

Городской ландшафт, тянущийся за стеклами автомобиля вдоль Ленинградского шоссе, увлекал. Алексей представлял, что может происходить за уютно светящимися окнами, как пахнут листья во дворах…

Климов расплатился с таксистом, вышел, оглядел знакомое здание аэропорта из сероватого стекла. В воздухе аромат близких подмосковных лесов уже смешивался с крепким синтетическим запахом пыли.

Весь багаж Алексея уместился в спортивную сумку.

Аэропорты располагают к суетливости. Климов противился этому как мог.

Он никогда не понимал тех, кто приезжает заранее, мечется в какой-то необъяснимой горячке по огромному залу вылетов, потом плюхается на жесткое сиденье и сидит, постанывая, периодически вскакивая и устремляясь к табло, хотя до начала регистрации остается еще достаточно времени, и никакого смысла так нервничать нет.

Алексей ненавидел тратить время попусту и всегда приезжал в аэропорт без традиционного, почти ритуального «запаса». Получаса, чтобы посидеть в баре после всех формальностей паспортного контроля, вполне достаточно.

Да, денек выдался! Сначала это собрание в редакции, затем становящиеся все более привычными и от этого совершенно невыносимыми выкрутасы Марины, на фоне этих выкрутасов внезапный звонок главного и странноватое редакционное задание. Что происходит с ним? Что происходит с его страной? По его глубокому убеждению, время в его стране и в его жизни давно утратило свои родовые черты, – так мечется птица с подстреленным крылом, когда теряет высоту, так неотвратимо ускоряется к земле падающий самолет. Что может зависеть от одного человека, когда во всем происходящем извне и снаружи неуклонно утрачивается смысл?