Люди крови - Алан Ф. Троуп

Полчаса уходит у меня на то, чтобы выкатить одну пушку из комнаты, зарядить ее и установить в амбразуре. Потный и счастливый, я громко провозглашаю: «Это в твою честь, отец!» и подношу к отверстию пылающий факел. Оттуда некоторое время валит дым, и я пугаюсь, не отсырел ли порох или не допустил ли я какой-нибудь ошибки. Пламя вырывается из пушечного жерла с воем, раздирающим тишину над островом. После выстрела воздух еще долго вибрирует. Далеко в море за упавшим ядром стелется белый пенный шлейф.

Я кричу и улюлюкаю от радости. Но через несколько минут понимаю, что сделал глупость. Напряженно вглядываюсь вдаль: не покажется ли, на мою беду, какая-нибудь лодка или катер. Никого. Я знаю, что даже если патруль заметил выстрел, влияние Артуро и его деньги заставят их отказаться от расследования, и на мой остров они не заявятся.

Я запираю склад, а пушку оставляю в амбразуре, на будущее.

Перед тем как лечь спать, захожу в свою сокровищницу, чтобы подобрать подарок для моей избранницы. Снова натыкаюсь на золотой цветок клевера с изумрудом посередине. Приняв решение больше не думать о том, кому эта вещь принадлежала раньше и как попала ко мне, кладу медальон в карман и отправляюсь спать.

Никак не уснуть. Ворочаюсь в постели, пытаюсь сосредоточиться на своем будущем путешествии, на той, которую я должен найти. Но в мои мысли все время вторгается Хорхе Сантос, брат Марии. Мне как-то не по себе от мысли, что я уезжаю, так ничего и не решив с ним. Отец, будь он жив, не одобрил бы моей мягкотелости, моего решения не убивать Сантоса. Он всегда считал, что надо вовремя избавляться от людей, от одного или от сотни, все равно.

– Они слабы, но коварны, – учил он меня. – Недооценить их – все равно что самому вложить оружие им в руки. Будь бдителен. Лучше вовремя устранить проблему, а не то потом придется решать ее в более сложных условиях.

Но Сантос – всего лишь человек, слабый и беспомощный, как они все. Сколько я ни старался, не смог придумать, каким образом он мог бы причинить мне вред. Наконец мне удалось изгнать его из своих мыслей, заставить себя дышать в такт шуму волн, набегавших на берег моего острова. Задремав, я увидел себя плывущим в небе, благоухающем корицей, постепенно, по спирали спускающимся к неясному силуэту, к моей таинственной любви.

Три ночи спустя Джереми Тинделл встречает меня на причале около своего дома из искусственного мрамора с двенадцатью спальнями. Он нервно потирает руки, глядя, как я вношу на борт свои вещи и кидаю их на палубу из тикового дерева.

– Я бы хотел, чтобы вы, по крайней мере, взяли с собой моего капитана, – говорит он. – Это довольно большое судно.

Я пожимаю плечами:

– Не волнуйтесь, Джереми. Самое худшее, что может произойти, – судно затонет, а я умру. Даже если случится такая неприятность, – я многозначительно смотрю на дом Тинделла, стоящий в окружении таких же многомиллионных особняков,- я уверен, что вы сможете позволить себе другую лодку.

Состроив болезненную гримасу, Тинделл идет вслед за мною на борт и машинально протирает сверкающие перила там, где я брался за них. Еще он настаивает на проверке всех систем на судне. Добравшись до половины, я теряю терпение:

– Мы закончим как раз к утру!

– Было бы лучше, если бы вы отплывали днем, – говорит Джереми, приглашая меня последовать за ним в трюм и проинспектировать запасы провизии.

Несмотря на все старания Тинделла, мне удается выйти в море до одиннадцати. Я сразу ставлю парус и, проплывая Бискайским проливом, умиленно улыбаюсь при виде свайных построек, владельцам которых удалось противостоять всем штормам и всем попыткам правительства конфисковать или снести их дома.

Скоро лодку начинает качать на океанских волнах. Я прислушиваюсь к ровному гулу двигателей, принимаю наиболее удобную позу в условиях легкого шторма, пританцовываю вместе с волнами – вверх-вниз, подъем-спуск.

Миновав последний буек, я беру курс на юг, включаю автопилот и позволяю себе роскошь спуститься в каюту и отдохнуть на койке Джереми Тинделла. Живо представляю себе его кислую физиономию. Если бы он только видел, как я раздеваюсь, совершенно голым ныряю в его постель, вытягиваюсь на его дорогих тонких простынях!

Ближе к утру начинается настоящий шторм. Судно теперь резко подпрыгивает, вместо того чтобы неторопливо перекатываться с волны на волну, и я просыпаюсь от этой перемены. Бегу на мостик, не тратя времени на одевание, отключаю автопилот и встаю к штурвалу. Лодка сразу выравнивается. Я не отхожу от штурвала до восхода солнца. Наконец шторм кончается. Снова включаю автопилот и проверяю по карте, где нахожусь. Первоначально я намеревался доплыть до Западного рифа, остановиться там на несколько дней, а потом отправиться на Каймановы острова. Но теперь, изучив карты внимательнее, не могу совладать с желанием добраться до своей цели поскорее. На несколько сот миль южнее Каймановых островов лежит Ямайка, за ней – еще через несколько сот миль – Гаити. Остаются какие-то недели до ее следующей овуляции. Даже если плыть медленно, от восьми до десяти миль в час, Каймановы острова – всего лишь в нескольких днях пути. И я даю автопилоту новую установку – обогнуть Западный риф и плыть дальше. Чем бы себя занять, как заполнить дни и ночи?

Хожу и открываю повсюду иллюминаторы, позволяя океанскому воздуху наполнить судно. Может быть, соленая вода заглушит запах лака, которым здесь все покрыто, и порошка для чистки блестящих металлических поверхностей. Я наконец осознаю, что отправился в путешествие за своей будущей женой. Эта мысль заставляет меня одеться. Из еды мне хочется только свежего мяса. Я часами смотрю на воду, грезя наяву о своей незнакомой возлюбленной.

С наступлением темноты я меняю обличье и поднимаюсь в воздух в расчете на то, что Западный риф сейчас за моей спиной, но не так далеко, чтобы между ним и мною не нашлось нескольких лодочек с любителями ночных морских прогулок. Торопиться мне некуда, так что описываю широкие ленивые круги над «Большим Бэнксом», любуюсь изящными линиями судна. Вспоминаю энергичный пульс его мотора, который я слышал до того, как вылететь на охоту. Я сильно проголодался. Осматриваю воду в надежде увидеть хоть одно пятнышко – например, плот с кубинскими беженцами, или неуклюжую, сработанную вручную деревянную гаитянскую лодочку, незаконно вторгшуюся в чужие территориальные воды. Я парю высоко и не забываю время от времени принюхиваться, хотя понимаю: для ее запаха еще слишком рано. Потом я складываю крылья и камнем падаю к воде, успевая расправить их в последний момент, обманув смерть. Я громко хохочу, нависая над волнами.

Наконец мое внимание привлекает белое пятнышко милях в двадцати от моего судна. Мой желудок урчит, предчувствуя близкую добычу. У меня текут слюнки. Не желая искать ничего другого, направляюсь к белому пятну и начинаю кружить над парусом. Я изучаю лодку и прикидываю, с какой точки лучше напасть. В лодке – один человек. Он сидит на корме по левому борту, рассеянно положив руку на алюминиевый штурвал. У катамарана есть еще один руль, по правому борту. Сверху яхта под раздувающимся белым парусом похожа на облако, скользящее низко- низко над водой. Мне очень жаль нарушать такую красоту, к тому же я вспоминаю о запрете отца нападать на богатых, но мой пустой желудок терзают голодные спазмы. Мужчина на яхте встает и, похоже, собирается спуститься в каюту. Тут-то я мягко сажусь на палубу позади него, молниеносно хватаю его за шею сзади и перекусываю позвонки. От моей тяжести яхта накреняется, задирает нос вверх, потом начинает крутиться. Парус безвольно виснет, хлопает на ветру, мачта трещит. Но я ничего этого не замечаю, я занят едой.