Человек под маской дьявола - Вера Юдина

— Прошу вас.

Стараясь как можно крепче прижать к себе малыша, я села в машину. Офицер сел рядом с водителем. И тут я вспомнила, что не знаю, где именно находится наш дом.

— Боже, какой ужас… — воскликнула я.

— Что-то не так? — настороженно спросил офицер.

— Вы не поймите меня неправильно…. Но мы выходили из дома, и не собирались так отдаляться. А все этот несносный мальчишка, я бегала за ним по всему городу… Я даже не знаю, как теперь искать дорогу назад.

Офицер самонадеянно ухмыльнулся, явно предвкушая расправу над нами. Он посмотрел на меня, и в его взгляде я не заметила ничего хорошего. Чувствуя мой страх, он нагло сказал:

— Я знаю, где живет господин генерал.

Вскоре мы подъехали к нашему дому, и я решила, что будет лучше, если Генриха не окажется дома, тогда я смогу показать офицеру бумажку из Смоленска. Возможно, печать и подпись фон Зиммера возымеют свое действие. Я не знала, как Генрих отнесется к нашему новому жильцу. А так я могла выиграть время, спрятать ребенка и в тайне заниматься его воспитанием.

Но мои надежды рухнули, когда я заметила машину Генриха, припаркованную у главных ворот. На мою беду, он был дома. Оставалось надеяться, что он не появится в самый неподходящий момент.

Остановив машину, шофер выскочил и открыл мне дверь, предлагая руку. Я крепче прижали к себе мальчика, который по-прежнему тихо посапывал мне в шею, и вышла из машины.

Я шла к дому, с дико бьющимся сердцем и гулом в висках. Я знала, что мне Генрих не сможет причинить вреда, но не могла быть уверена, что он пожелает спасать еврейского ребенка. Пока моей удачей было то, что офицер так и не увидел лица мальчика.

Я открыла дверь и вошла. Офицер бесцеремонно вошел следом, явно предвкушая скорую расправу. Видимо они получали от этого особое наслаждение. Я уже собиралась отнести мальчика в гостиную и отправить Еву присмотреть за ним, когда дверь кабинета распахнулась и на пороге появился Генрих. Он бросил на меня недовольный взгляд.

— Где ты была? — грозно прогремел его голос.

— Я…

— Хайль Гитлер! — Вытянувшись в струну и выкинув руку в приветственном жесте, перебил меня офицер. — Господин генерал, мы нашли вашу супругу в небезопасном месте, да еще и с ребенком, и немедленно доставили к вам.

Генрих недоверчиво посмотрел на крохотный, дрожащий комочек, который я держала на руках и сухо бросил:

— Благодарен. Вы свободны.

Офицер развернулся и выбежал из дома. Надеясь оттянуть время объяснений, я закрыла за ним дверь, боясь обернуться и начать разговор. Генрих в это время внимательно изучал крохотные ножки.

— Кого ты притащила в мой дом? — холодно, с отвращением спросил он, едва я обернулась.

— Позвольте мальчик останется у нас. Он всего лишь ребенок.

— Это еврейский ребенок? — голос его изменился, он был рассержен.

— Он ребенок! — настаивала я.

Я ожидала, что Генрих рассвирепеет, накинется на нас и заберет у меня мальчика, но он смерил малыша равнодушным взглядом и брезгливо поморщился. А перед тем как вновь скрыться в своем кабинете сказал:

— Пусть он не попадается мне на глаза, Анни…

Я хотела броситься ему на шею и покрыть его хмурое лицо поцелуями.

— Спасибо. — Почти крикнула я ему вслед, вкладывая в это слово всю свою благодарность.

Дверь кабинета с грохотом захлопнулась, а я поспешила в свою комнату. Искупав малыша, я одела его в свою теплую ночную сорочку и усадила в постели. Он оказался довольно очаровательным ребенком.

Оставив его всего на несколько минут, я спустилась на кухню и принесла немного еды. За время моего отсутствия он не пошевелился. Сидел на огромной кровати и испуганно взирал по сторонам, хлопая своими большими, темными словно ночь, глазками.

Я не знала, как его неокрепший организм справится с обычной едой, поэтому постаралась нарезать все на маленькие кусочки. Малыш жадно накинулся на еду, быстро запихивая себе в рот все то, что было на тарелке, и не жуя спешно глотал. Это было дикое зрелище, но я выдержала и не расплакалась. После еды, он практически залпом выпил стакан молока и добродушно улыбнулся, показывая свои почти сгнившие зубки. Я погладила его по голове, и к своему ужасу обнаружила кишащих в его волосах вшей. Почти час, я перебирала его густые волосы, доставая отвратительных насекомых, и безжалостно уничтожая следы их пребывания на маленькой головке. Закончив с этой неприятной процедурой, я уложила малыша на мягкие перины. Укрывая его одеялом, я подарила родительский поцелуй.

— Где твои родители? — спросила я, понимая, что они наверняка остались в гетто.

— Мертвы. — Спокойно ответил мальчик.

— Как тебя зовут?

— Адам.

— Я буду звать тебя, Александр. Ты ведь знаешь почему? — ласково пригладив его душистые после купания и кропотливой очистки волосы, спросила я.

— Я теперь принадлежу тебе?

Я улыбнулась.

— Ты теперь будешь жить в моем доме. Хочешь, я стану твоей новой семьей?

— Хочу. — Сонно ответил мальчик.

— Тогда закрывай глазки и засыпай… пообещай мне, что будешь хорошим мальчиком.

— Буду. — Засыпая ответил малыш.

Он обхватил свой большой палец губками и причмокивая, через несколько секунд забавно засопел.

Я еще посидела рядом с ним, затем погасила свет и вышла. Я с ужасом представляла, что родившийся в стенах гетто, Александр, спал на мягких, чистых перинах, возможно первый раз в жизни.

Генрих сидел в своем кабинете. Как обычно, на столе стояла открытая бутылка бурбона и лежала открытая на середине книга. Но Генрих не читал. Откинувшись на спинку кресла, он о чем-то думал. Когда я вошла, он бросил на меня пустой взгляд.

— Что ты хотела? — сухо спросил он.

Я подошла к нему, опустилась на колени, взяла его за руку и продолжая смотреть прямо в глаза — прижала ее к своим губам.

Он вздрогнул, но не оттолкнул меня.

— Спасибо. — Прошептала я.

Тогда Генрих наклонился, обхватил мою голову, больно сжимая волосы и прижался лбом.

— Будь осторожна Анни, я не всегда смогу помогать тебе… — сказал он, затем грубо отстранил от себя. — Ступай.

Я поднялась и вышла.

Возможна ли в жизни радость, когда денно

и нощно приходится размышлять,

что тебя ожидает смерть.

(Цицерон)

В нашем доме воцарилась обстановка обмана. Мы все вместе создавали иллюзию счастливой жизни, в мире, где бушует война, в доме, где этой войны нет. Александр со временем научился принимать пищу спокойно. Он уже не запихивал себе в рот все подряд, а старательно пережевывал и медленно проглатывал. Он становился человеком. Зверек в нем постепенно исчезал.