Коловрат - Андрей Гончаров

– Не было там ссоры, лебедушка моя, и Андрей давно тебе не суженый. Он от тебя уж давно отказался. Я знал, только как сказать-то тебе, дитятко мое.

– И я знала, – тихо заплакала Ждана. – Зачем ты его убил?

– Ты у меня уже взрослая, я тебе скажу, только ты до поры до времени роток на замке держи. Помни, ты дочь боярина Евпатия Коловрата. Воеводы княжеского и защитника земли Рязанской. Измена зреет в Рязани. Хотят с приходом татарского князя Батыги город без сопротивления сдать. На поругание других отдать, а себе выгоду поиметь. Так-то, доченька.

– А Андрей?

– И Андрей с ними был. Меня один человек из посадских предупредить хотел о встрече изменников, где они речи всякие про свои планы вести будут. Не успел я. Убили его. Андрей и убил. На моих глазах. Пришлось и мне его убить, а то ушел бы. Не простое время наступает, доченька. Крепись. Время не о себе думать, а обо всех. Помоги Лагоде выходить молодца моего. Он мне скоро понадобится.

– Ты уезжаешь, батюшка? – вытерев слезы, спросила Ждана.

– Да, сегодня уеду и не знаю, уж когда и возвращусь. Ты у меня взрослая, справишься.

Стены Иоанно-Богословского монастыря на холме Коловрат увидел уже к вечеру третьего дня. Подняв руку, он остановил своих воинов на берегу Оки. Полторак с десятком дружинников, прикрываясь лесочком, двинулись к монастырю. Все было тихо, только всхрапывали запаленные кони, отрясая с морд белые хлопья пены. Переход был напряженным и очень утомительным, особенно для коней. Воевода вел свой маленький отряд глухими лесными тропами, оврагами и речными поймами. За два с небольшим дня они не встретили ни единой живой души, и теперь у Коловрата были все основания считать, что он прошел от стен Рязани до Оки незамеченным для врага.

Олеша Чура, с левой рукой на перевязи, встретил воеводу у ворот. Коловрат не стал показываться у стен монастыря со всеми своими воинами. Велев Полтораку спрятать сотню в лесу и выставить дозоры, он с парой воинов отправился в монастырь.

– Я тебя, воевода, ждал, – сказал Олеша, придерживая здоровой рукой повод коня Коловрата.

– Ты поступил правильно, – спрыгивая с коня, сказал Коловрат. – Пойдем, расскажешь мне все, как сам все видел.

На крыльце Евпатий увидел тощую фигуру Никона. Монах опирался на толстую палку и смотрел на дружинников, приложив ладонь ко лбу козырьком. Подойдя к нему, Коловрат обнял старика, отстранился, посмотрел в глаза и в который раз поразился, что глаза у Никона живые и совсем не старческие.

– Ну как ты здесь? Все ноют твои кости? – с улыбочкой спросил Коловрат.

– Что мои кости, – тихо ответил монах, – вот твои вои израненные меня беспокоят. Двое совсем плохи. Уж и не знаю, как их довезли досюда. Пойдем, провожу тебя в кельи, где мы их положили. Братья день и ночь не отходят. Травами, снадобьями разными лечим. Некоторые поправятся.

Раненые дружинники пытались подняться, виновато опуская глаза, когда вошел воевода. Коловрат опускался к каждому на колени, успокаивал, брал за руку. Потом долго сидел возле двоих умирающих.

– Где похоронили Стояна?

– У нас… на погосте, с монахами. И с ним еще шестерых.

– Все правильно, старче. Спасибо тебе.

– Что думаешь делать, воевода? С такими силами ты этих ворогов не словишь в тамошних лесах.

Евпатий поднялся, помог встать Никону и вышел вместе с ним из кельи с ранеными. И только когда они вошли к самому Никону, Евпатий заговорил, устало опустившись на лавку и вытянув ноги:

– Не словлю, говоришь. Словлю, Никон. Ни одни не уйдет. Помяни мое слово.

– Ох, озлоблен ты стал Ипатушка, – сокрушенно покрутил головой старый монах. – Грех это большой. Я ведь расспрашивал твоих молодцов, как все было, мне поведали. Может, обознался кто, ведь не было битвы в чистом поле, когда каждый из противников видит чужие стяги. Ведь не знаешь ты, почему те степняки напали на твоих дружинников.

– Значит, они моих людей поубивали, сотника Стояна убили, а я должен им вослед рукой помахать и здравия пожелать? Так?

– Не переиначивай мои слова. Я о всепрощении говорю. Нельзя все решать только силою оружия. Не железо в этом мире главенствует, а сила сердца и души порывы. Ведь цель была у половцев какая-то. Чего они прискакали со своих степей к нам?

– Половцы, говоришь? – Евпатий вытащил из-за пояса тряпицу, развернул ее на коленях и протянул Никону наконечники татарских стрел. – А это ты видел? Знакомы они тебе?

Старик взял в руки наконечники, подошел к окну и стал вертеть пред лицом кусочками железа, вглядываясь в них. Евпатий наблюдал за монахом спокойно и немного снисходительно. Никон был другом его отца, товарищем его детских игр. Судьба вот у каждого сложилась по-своему. И с тех пор как не стало отца, Никон стал советчиком и духовником Евпатия. Но Никон совсем отошел от мирской жизни, погрузился в свои священные книги и старинные манускрипты и летописи. Он говорит о вещах, которые в обычной жизни уже почти нельзя принять, с точки зрения самого Евпатия. Говорить о человеколюбии, когда на пороге война, бессмысленно. Убеждать любовью врага, который занес над тобой кривой меч, опасно. Можно и головы лишиться.

– Вот оно, значит, как, – пробормотал Никон, возвращая Евпатию наконечники и садясь с ним рядом на лавку.

– Узнал?

– Нешто я и не узнаю, – с горечью в голосе произнес Никон. – Татарские полчища близко. Значит, ты был прав, Ипатушка.

– В который раз прошу тебя, Никон, поехали ко мне в Рязань. Там ты в безопасности будешь. И твоей братии тоже лучше из монастыря ближе к городу уходить.

– Мы с тобой на горе Прощи сидим, – задумчиво сказал монах. – Здесь прощение вымаливать у Бога получается лучше, чем в иных местах. Намоленное место, святое. Уйти, говоришь? Мы для татар не добыча. Что с нас взять? Да и молитвой своей поможем тем, кто их путь заступит. Далековато из Рязани больно молиться о победе на реке Воронеже. Не дело ведь пускать чужую рать на земли рязанские. Так мыслю аль нет?

– Так, все правильно, осталось в тебе еще немного от воина. Вот и ответь мне, Никон, зачем могли прийти эти татары, с которыми моя полусотня столкнулась, которые Стояна и других убили. Поглядеть они пришли, как мы тут живем, какова наша сила, готовы ли мы, ждем ли их или в лености блаженной полуденной прозябаем. Они буду хватать зазевавшихся людишек, пытать огнем и все про нас выведывать. Так было и тогда, когда под Киевом мы с ними в первый раз столкнулись.

– Но тогда был первый раз, – поддакнул Никон, – и их мало пришло. Дальше на Русь не пошли. Теперь они умнее поступят. Малыми силами, волками будут рыскать и вести хану своему слать. А потом, как готовы будут, навалятся сразу силою темной и нас сомнут.

– Вот то-то и оно, – поддакнул Коловрат. – А ты говоришь, что простить надобно. Война это, Никон. А когда под твои окна приходит враг, то выбора у тебя нет. Или он пожгет тебя и семью твою и соседей твоих вырежет, или ты его в землю русскую втопчешь, так, чтобы праха его не осталось. И не о чем тут больше спорить.