Страна, в которой ходят вверх ногами - Наталия Самохина

Нет тебя и под Нереем, где ты и ещё пятьдесят два солдата из роты майора Фортескью обагрили землю Пикардии своей горячей кровью. Тогда, в предрассветный час пятого апреля 1917 года твоя рота, продвигаясь вперед под обстрелом, атаковала немецкие позиции у железнодорожной ветки, захватив несколько пленных. Когда рассвело, лейтенант Маундер повёл вас вперёд, но немецкий пулемёт, установленный в рощице у небольшого холма, встретил вас смертоносным огнём. И ты, приникнув простреленной грудью к чужой земле, закрыл усталые глаза… Но даже на месте, где из капель пролитой тобой крови выросли алые маки, там нет тебя, сынок!

Ты здесь, на Аллее Героев в австралийском городе Рома, среди других солдат, павших на полях сражений. Вы все стали могучими деревьями с пышными кронами и исполинскими стволами, символизирующими наш край Мараноа, который ты так любил. Место, которое один из первых европейцев, побывавших здесь, назвал Горой Изобилия. Генерал-губернатор сэр Томас Митчелл поднялся на возвышенную северо-восточную оконечность горы, где перед ним открылся вид на одно из самых прекрасных творений Господа – залитую солнцем равнину, где цветущие луга чередовались с рощами, простирающимися до горизонта. И представил себе тучные стада, пасущиеся на её бескрайних просторах, как обещание счастливой жизни для будущих поколений, поселившихся на этой благословенной земле.

Знаешь, сынок, я до сих пор благодарна сэру Мискэмбл, который был мэром города в то время, за идею посадить бутылочное дерево в честь каждого солдата, не вернувшегося с войны. Тогда, сентябрьским днем 1918 года мы высадили деревья в память о наших двадцати семи сыновьях, погибших на чужой земле. Самое первое дерево, давшее начало Авеню Героев, мы с твоим отцом посадили вместе родителями Нормана Сандерса, чьё имя открыло длинный список невосполнимых утрат. Сейчас, на этой самой широкой в городе улице растут девяносто три бутылочных дерева. А из всех тех, энергичных и сильных, кто их когда-то высаживал, осталась только я одна. Наверное, это вы не даёте мне уйти, сынок… Ведь если меня не станет, кто будет приглядывать за вами? Вам, как и всем детям, нужна материнская забота. Я пойду, родной, хорошо? Мне надо проведать Бобби Саттона. А завтра утром мы снова увидимся. Дай я ещё раз поцелую тебя на прощанье!».

Я прижимаюсь губами к тёплой мягкой коре, которая, нагревшись на солнце, стала зелёной, как малахит. Не могу понять, почему сэру Томасу Митчеллу бутылочные деревья показались похожими на бочки. Они, скорее, напоминают могучих рыцарей, закованных в броню. Стражей, защищающих город от солнцепёка и порывов ветра. Правда, вот броня у них не стальная, а мягкая и податливая. Ведь там, под корой, хранится бесценная влага, накопленная деревьями. Вода, которая помогала народу Манданданджи, испокон веков населявшему эту землю, переживать засушливые месяцы. А похожие на плоды какао семенные коробочки, набитые вкусными зёрнышками, утоляли чувство голода.

Я иду вдоль Авеню Героев, и мои сыновья встречают меня шелестом серебристо-зелёной листвы. Совсем скоро она начнёт опадать, а на смену ей придут гроздья миниатюрных, похожих на колокольчики ландыша, розовато-кремовых цветов. Привлечённые ароматом изящных цветков, собранных в ниспадающие кисти, жёлтые от пыльцы пчёлы будут наполнять воздух умиротворяющим гулом. А к концу октября цветы начнут опадать, как снежинки, покрывая мостовую пушистым ковром. Как же я люблю это время!

Бутылочные деревья сильные и выносливые. Переживают засуху, холод и жару. Могут даже противостоять огню, от которого их защищает толстый слой коры, пропитанный влагой. Нет на свете дерева, которое бы лучше символизировало мужество солдат, добровольно отдавших свои жизни за родину! Но даже сильные иногда нуждаются в поддержке и помощи. Так произошло и с Робертом Саттон. Я вчера заметила коричневатые сумки-гнезда, свитые из покрытых серебристой паутиной листьев, на его нижних ветвях. И поняла, что Бобби атаковали прожорливые гусеницы бабочки-листовёртки карраджонг (Kurrajong Leaf Roller). Вот почему я и захватила с собой ножницы, острыми лезвиями которых сейчас и обрезаю эти уродливые мешочки. Не могу допустить, чтобы с одним из моих сыновей случилась беда! Мы так долго ждали, когда он подрастёт и его ствол начнет округляться, принимая форму сосуда. На это ушло десять долгих лет, но сейчас он уже стал высоким деревом с могучим стволом. Возможно, что ещё через сто лет он станет таким же исполином, как бутылочное дерево-патриарх, растущее на берегу ручья Банжил Крик, кто знает?

У моего дома тоже растёт бутылочное дерево, когда-то посаженное мужем. Когда я подхожу к нему и обнимаю шершавый тёмно-оливковый ствол, покрытый узором мелких трещинок, тень от его лёгких листьев окутывает меня, словно прозрачный купол. Под этим светлым куполом так приятно отдыхать, сидя на раскладном стуле. На душе становится спокойно, исчезают тревожные мысли и даже боль в колене уходит прочь, словно её никогда и не было. Совсем как сейчас, в таинственный и волшебный предзакатный час, когда отзвук шагов приближающейся ночи преображает всё вокруг.

Я прижимаюсь спиной к тёплому древесному стволу и любуюсь раскинувшейся передо мной панорамой. Заходящее солнце золотит вершины деревьев, растущих на городской окраине. Оно же окрашивает лёгкие облака в цвет румянца на щеках юной девушки. А с противоположной стороны, вступающая в права ночь уже начала зажигать звёзды, которые расцветают серебряными цветами в синих лужицах, ещё не высохших после вчерашнего дождя. Прямо передо мной чья-то любящая рука расстилает светлую дорожку, сотканную из солнечных отблесков и зыбких вечерних теней, как приглашение к путешествию в Страну Снов. И я без колебаний делаю первый шаг по её волшебному полотну…

Мерцающий мост под моими ногами поёт, как волшебная флейта. И с каждой хрустально-звонкой нотой размываются и исчезают стены соседних домов, открывая мне, невесомой и невидимой, вход в любую спальню. Я подхожу к уютной колыбели, в которой крепким сном спит белокурый мальчик, пухлыми ручками прижимающий к груди игрушечную пожарную машину, подаренную ему сегодня отцом. Воспоминания о радостном дне вызывают добрые сны, кружащиеся у его изголовья лёгкой стаей радужных птиц. Внезапно лицо малыша искажается от боли, которую причиняют ему первые молочные зубки, прорезающие себе дорогу через розовые мягкие десны ребенка. Боль гасит яркие краски счастливых сновидений, на смену которым из углов комнаты начинает появляться мохнатая тьма. Мальчик в испуге открывает глаза и начинает громко плакать. Из соседней спальни к нему уже спешит мама, но тьма, поселившаяся в комнате, прячется от неё за комод.

Я возвращаюсь на гладкую, живую поверхность моста, посылающего голубые отблески в окутавшие город сумерки. И, сделав всего несколько