Погребенный великан - Кадзуо Исигуро

Потом воин повернулся обратно к толпе и сказал что-то такое, отчего скандирование стихло. Он шагнул ближе к огню и, схватив свою ношу, на вытянутой руке поднял её в воздух.

Аксель увидел нечто, похожее на голову толстошеей твари, отрезанную точно под горло. Свисавшие с макушки завитки тёмных волос обрамляли устрашающе безликое лицо: на месте глаз, носа и рта была только бугорчатая плоть, точно гусиная кожа, с несколькими пучками пушковых волос на щеках. Толпа зароптала, и Аксель почувствовал, как зрители отшатнулись. Только тогда он понял, что они смотрят вовсе не на голову, а на обрубок плеча с лопаткой, принадлежавший какому-то невероятно огромному человекообразному созданию. На самом деле воин держал свой трофей за культю ближе к бицепсу, плечом вверх, и тут Аксель понял, что нечто, принятое им за пряди волос, было ошмётками жил, свисавшими из обрубка в том месте, где он был отделен от тела.

Воин не стал держать трофей долго, опустил его вниз и бросил себе под ноги, словно останки чудовища были настолько презренны, что не стоили дальнейшего внимания. Толпа снова отпрянула, и снова подалась вперёд, и снова принялась скандировать. Но на этот раз хор голосов заглох почти сразу, потому что воин продолжил речь, и, хотя Аксель ничего не мог в ней понять, он хорошо чувствовал окружавшее его нервное возбуждение. Беатриса сказала мужу на ухо:

— Наш герой убил обоих чудовищ. Одно, смертельно раненное, уползло в лес, и эта ночь станет для него последней. Второе приняло бой, и за его грехи воин отрубил от него то, что лежит на земле. То, что осталось от демона, уползло к озеру, чтобы заглушить боль, и утонуло в чёрных водах. Ребёнок, Аксель, ты видишь ребёнка?

Там, куда едва достигал свет костра, кучка женщин суетилась вокруг усаженного на камень худого темноволосого подростка. Ростом он был почти со взрослого мужчину, но чувствовалось, что под одеялом, в которое его завернули, ещё скрывалась мальчишеская долговязость. Одна из женщин принесла ведро с водой и теперь смывала с лица и шеи мальчика въевшуюся грязь, но тот словно ничего не замечал. Его остановившийся взгляд упирался в спину стоявшего перед ним воина, и время от времени он наклонял голову набок, словно стараясь разглядеть за ногами воина лежавшие на земле останки.

Акселя удивило, что вид спасённого ребёнка, живого и, судя по всему, практически невредимого, вызвал в нём не облегчение или радость, а смутное беспокойство. Поначалу он решил, что причина была в его странной манере держаться, но потом понял, в чём именно дело: что-то не ладилось с тем, как этого мальчика, чья безопасность ещё недавно была основным поводом для тревоги у местных жителей, приняли обратно. Приём был сдержанным, почти холодным — это напомнило Акселю происшествие с малышкой Мартой в его собственной деревне, и он спросил себя, не могло так получиться, что и этого подростка, подобно Марте, уже начали забывать. Но об этом здесь точно не могло быть и речи. Люди продолжали указывать на мальчика, и женщины, которые его обихаживали, бросали в ответ настороженные взгляды.

— Я не могу уловить, что они говорят, Аксель, — сказала Беатриса ему на ухо. — Какая-то ссора из-за ребёнка, хотя это великая милость, что его вернули обратно живым и невредимым, и после всего, что видели его юные глаза, он на удивление спокоен.

Воин продолжал обращаться к толпе, в его голосе уже звучала настойчивость. Он словно в чём-то её обвинял, и Аксель почувствовал, что настроение собравшихся меняется. Благоговение и благодарность начали уступать место какому-то иному чувству, и в нарастающем гуле голосов слышались замешательство и даже страх. Воин заговорил снова, суровым голосом, указывая на мальчика у себя за спиной. Потом в круг света от костра вышел Айвор и, встав рядом с воином, сказал что-то, отчего часть слушателей разразилась откровенно протестующим ропотом. За спиной у Акселя кто-то закричал, и повсюду разгорелись перепалки. Айвор заговорил громче, и на миг наступила тишина, но крики почти тут же возобновились, в тени началась давка.

— О, Аксель, давай уйдём отсюда поскорее! — прокричала Беатриса ему в ухо. — Здесь нам не место.

Аксель обнял жену за плечи, и они начали проталкиваться сквозь толпу, но что-то заставило его ещё раз оглянуться. Мальчик сидел в той же позе, со взглядом, по-прежнему прикованным к спине воина, и словно не замечал начавшейся перед ним сутолоки. Но женщина, которая за ним ухаживала, отступила в сторону и теперь переводила неуверенный взгляд с мальчика на толпу. Беатриса потянула мужа за руку.

— Аксель, пожалуйста, уведи меня отсюда. Боюсь, нам не поздоровится.

Должно быть, на площади собралась вся деревня, потому что по пути обратно к жилищу Айвора супруги никого не встретили. Только завидев знакомый дом, Аксель поинтересовался:

— О чём там сейчас говорили, принцесса?

— Даже не знаю, Аксель. Слишком много всего сразу для моего слабого разумения. Началась свара из-за спасённого мальчика, и все разъярились. Хорошо, что мы уже далеко оттуда, а что случилось, узнаем в своё время.

* * *

Когда наутро Аксель проснулся, комната была пронизана солнечными лучами. Он лежал на полу, но спать ему выпало на постели из мягких ковров под тёплыми одеялами — это сооружение было намного роскошнее того, к которому он привык, — и его руки и ноги хорошо отдохнули. Более того, он был в хорошем настроении, потому что проснулся с оставшимся в голове приятным воспоминанием.

Беатриса заворочалась у него под боком, но глаза её остались закрыты, и дыхание не нарушилось. Аксель смотрел на жену, как часто любил делать в такие мгновения, ожидая, чтобы грудь его наполнила нежная радость. Она вскоре пришла, как он и ожидал, но на этот раз к ней примешивалась лёгкая печаль. Удивившись странному ощущению, он осторожно провёл рукой по плечу жены, словно этот жест мог разогнать набежавшую тень.

Снаружи доносился шум, но, в отличие от разбудившего их ночью, он возвещал, что жители принялись за обычные утренние дела. Акселю пришло в голову, что неблагоразумно им с Беатрисой так долго спать, но он всё равно не стал будить жену, продолжая смотреть на неё. Наконец он осторожно встал, шагнул к бревенчатой двери и толкнул её, чтобы приоткрыть. Дверь — это была настоящая дверь на деревянных петлях — скрипнула, и в щель властно ворвалось солнце, но Беатриса всё спала. Уже немного беспокоясь, Аксель вернулся к её ложу и, несмотря на плохо гнущиеся колени, присел рядом на корточки. Наконец жена открыла глаза и посмотрела на него.

— Пора вставать, принцесса, — произнёс Аксель, скрывая облегчение. — Деревня проснулась, и наш хозяин уже давно ушёл.

— Тогда тебе следовало разбудить меня раньше. Аксель.

— Ты спала так сладко, и я подумал, что после такого длинного дня сон пойдёт тебе на пользу. И я был прав, потому что сейчас ты свежа, как юная дева.

— Снова ты за свои глупости, а мы ещё даже не знаем, что случилось вчера ночью. Если судить по звукам снаружи, до кровавой бойни не дошло. Там играют дети, и собаки, судя по лаю, сыты и довольны. Аксель, здесь есть вода, чтобы умыться?