Любовники в заснеженном саду - Виктория Платова

В упоминании о службе безопасности было что-то бабье,недостойное мужика (разве что — адвоката или поверенного в делах), и Никитасмутился. Но еще раньше, чем Никита успел смутиться, Kopaбeльникoff недоброуставился на него.

— При чем здесь служба безопасности?

— Ни при чем… — сразу же поджал вероломный хвостНикита. — Просто к слову пришлось… Если уж вас так волнует ее прошлое…

— Разве я хоть слово сказал о ее прошлом?

— Нет, но…

— Твое дело — за дорогой следить… — впервыеKopaбeльникoff так откровенно указал Никите на его место в иерархии. Как раз вдухе телохранительницы Эки.

Оправдываться было бессмысленно, и Никита замолчал. Молчал иКорабельникоff. И только после того, как они миновали указатель с надписью«ВСЕВОЛОЖСКИЙ РАЙОН», хозяин снова начал подавать признаки жизни.

— Обиделся? — спросил он у Никиты.

— Нет, — ответил Никита, и это была чистая правда.Никакой обиды, разве что — сожаление по поводу слепоты хозяина. Права, права,специалистка по Гиойму Нормандскому: «Свои глаза не вставишь».

— Отвезешь меня в аэропорт сегодня вечером — и два днясвободен. Приеду — поговорим о прибавке к жалованью…

Это было что-то новенькое. Еще ни разу Корабельникоff незаводил с ним разговор о повышении зарплаты. И только это внушало Никитенадежду на особые отношения, выламывающиеся из жестких рамок «начальник —подчиненный», «хозяин — шофер». Теперь, с появлением Мариночки, на особыхотношениях можно было поставить крест. Корабельникоff небрежно выставил Никитуза дверь своей жизни и сразу же забыл о нем. А теперь вот вспомнил. И решилподсластить пилюлю.

— Я не просил о прибавке…

— Знаю. А зря. Хороший ты парень, Никита.

Скажи это Корабельникоff на исходе зимы или ранней весной —и эффект был бы совсем другим. Но Корабельникоff сказал это именно сейчас, невкладывая никаких смыслов. Не откровение, а фигура речи, не больше.

Пока Никита раздумывал над этим, они успели промахнутьВсеволожск и забраться на холм, который венчала церквушка, новенькая иблестящая, как облитый глазурью пряник. У церквушки дорога раздваивалась.Основная трасса шла в сторону Ладоги, а плохо заасфальтированный карман — направо.Именно в него и свернули Никита с Корабельникоffым. Здесь, на улице Горной, инаходилась загородная резиденция Корабельникоffa, почти круглый год пустующая.Никита приезжал сюда раз или два и далее как-то умудрился заночевать, перебравводки с охранником Толяном. Толик, молодой мужик лет двадцати семи, жил придоме постоянно. Лучшего места для безмозглого кобелька, коим Толян и являлся,придумать было невозможно. Из всех благ цивилизации, которыми был напичкан дом,Толян пользовался разве что спутниковой тарелкой, музыкальным центром и ванной.И гостевыми комнатами. А гости, судя по бугристым мышцам Толяна и такому жебугристому паху, не переводились.

Вернее, гостьи.

Одна из них была предложена Никите в качестве утешительногоприза. И чтобы ночь не проходила напрасно, в ледяной одинокой постели. «Чтобыни одна ночь не прошла напрасно» — это кредо было выдано Толяном после первойже рюмки. После второй Никита узнал, что Толян серьезно занималсябодибилдингом, потом некоторое время работал стриптизером в одном из ночныхклубов, потом ему надоело корячиться перед «зажравшимся бабьем», да и местоохранника подвернулось. Очень кстати.

— Пускай теперь они передо мной корячатся, —добавил Толян. — Передо мной и подо мной.

После этой сакраментальной фразы Никите была представленасредней паршивости овца из оставшейся за кадром Толиковой отары. Овца дажепроблеяла свое немудреное имя — тонким голоском девочки по вызову. Имя этоНикита благополучно забыл через три секунды.

— Нравится девочка? — цинично поинтересовалсяТолян.

— Девочка как девочка, — также цинично ответилНикита.

— Это ты зря… Ничего ты в бабах не понимаешь, скажу ятебе…

Понимать особенно было нечего, нещадно вытравленный блонд,псевдофранцузская косметика, купленная на ближайшем блошином рынке, и довольнопрофессиональная имитация оргазма. Вкус у Толяна был еще тот.

— Свободна, — бросил Толян овце. Овца моментальноисчезла, напоследок обиженно покачав далекими от совершенства бедрами.

— Есть еще одна… Брюнеточка. Для себя берег… Нодорогому гостю…

Никита на дорогого гостя не тянул. Да и водки было выпито нетак много, чтобы хватать друг друга за пуговицы и, отрыгивая соленой черемшой,пускаться в пространные разговоры о «зажравшемся бабье» и удовольствиях, с нимисвязанных. Скорее всего, дело заключалось в полнейшей уединенности загородногоКорабельникоffского дома. Эта уединенность была хороша для какого-нибудьтеософа, философа, святого; для писателя-затворника, наконец. Но отнюдь не дляжеребца-производителя, все извилины которого давно перекочевали в мошонку.Отсюда — одноразовые девочки (других у Толянового безотказного и примитивногопоршня не могло быть по определению). Отсюда такая неприкрытая радость отпоявления совершенно постороннего человека, привезшего в дом кипу одеял дляспален и набор щипцов для камина. Будь Толян поумнее, из него мог бы выйтинеплохой жиголо. Будь Толян не так ленив, ему бы не пришлось скучать загородом, охранники и в Питере нужны, в любой мало-мальски уважающей себяконторе. Но он был тем, кем был: праздным кобелишкой без особых претензий.

Впрочем, ближе к полуночи оказалось, что претензии у Толянаимеются. Да еще какие! Двухметровый бугаеподобный сторож оказался совсемнеплохим видеолюбителем. Видеолюбителем своеобразным, что и следовало ожидать,исходя из его бурного прошлого, где все было связано исключительно с культомсобственного тела. После неудачной попытки раскрутить Никиту на еще однубутылку водки, а потом — на сеанс армрестлинга («Я, старик, таких гигантовпригибал, — карьеру было сделать, как два пальца об асфальт»), Толянперешел к тяжелой артиллерии. Тяжелая артиллерия состояла из шести вэхээсок,которые охранник извлек из небольшого тайничка в кухонной стене. Для этого емупришлось снять настенную тарелку, сработанную под раннего Пикассо, и вынуть небольшуюдубовую панель.

— А к чему такие предосторожности? — вялопоинтересовался Никита.

И действительно, тайник за панелью больше подходил неправедным трудом нажитым ценностям, или, на худой конец — какому-нибудьпротивозаконному арсеналу. Но никак не гребаным видеокассетам, о содержаниикоторых можно было судить по литому, лишенному всяких интеллигентских рефлексийтелу охранника.

— Ну, мало ли… — прогундосил Толян. — А вдругхозяева, мать их, неожиданно нагрянут…

— Что, и такое случается?

— Было пару раз… — охранник обнажил в улыбке крупные,безмятежно-белые зубы. — И не хозяин. Хозяйка…

— Да?