Одержимость романами - Кейтлин Бараш

Твой бывший пригласил меня на ужин.

Я наконец-то могу дать ему новое имя.

– Пировали в мексиканском ресторане с моим парнем, Лакланом.

Это имя пришло мне на ум за долю секунды: когда я была в Мельбурне, то знала не менее четырех Лакланов. Если Розмари подумает, что я встречаюсь с австралийцем, то у нас как будто будет кое-что общее: опыт отношений с парнями с акцентом стран Содружества наций и легкими, но заметными культурными различиями.

– Прекрасный выбор кухни, – говорит Розмари, поставив кофе на стол. – Так вот, возвращаясь к твоему вопросу, меньше двух лет назад я работала личной помощницей, и у меня заняло целую вечность, чтобы пробиться: я семь месяцев провела без работы, и это было ужасно. У меня тогда были отношения на расстоянии, так что меня часто подмывало все бросить и переехать туда…

– Откуда был твой бывший? – перебиваю ее, не в силах сдержаться: адреналин зашкаливает.

– Из Уэльса, но в то время учился в магистратуре в Лондоне.

– Местный акцент такой сексуальный, – очень громко заявляю я.

– Полностью согласна! Значит, ты бывала в Лондоне?

Мне было десять, когда бабушка взяла меня с собой в Лондон: слишком рано, чтобы понимать, какой акцент звучит сексуально. Это была моя первая поездка за границу, только что вышла пятая книга про Гарри Поттера, и на каждом автобусе города красовалась надпись «Гип-гип, Гарри», так что большую часть путешествия я провела за книгой, пока мы отстаивали длинные очереди в Вестминстерское аббатство, Букингемский дворец и Тауэр. На все остальное я обращала мало внимания и теперь жалею об этом.

Рассказываю Розмари про бабушку, автобусы, смену караула.

– Я бы хотела побывать там во взрослом возрасте, – добавляю я. – Пройтись по пабам.

– Какие милые воспоминания, судя по всему, у тебя мировая бабушка. – Она снова делает глоток. – В следующий раз тебе обязательно надо посмотреть не только Лондон. Конечно, я предвзята, но рекомендую Уэльс и Шотландию. Там так красиво.

Стук сердца отдается в животе и горле. Розмари так свободно говорит о родине Калеба. Это потому, что она пережила их разрыв и не испытывает ни горечи, ни сожалений? Или все как раз наоборот?

– Ты бывала в Австралии? Я училась там, и Лаклан оттуда. Для меня это самый сексуальный акцент.

– Еще нет, это так далеко, но однажды надеюсь съездить. Что привело его сюда?

– Работа и девушка, – такая прямота предназначена привлечь и удержать ее внимание.

– Как обычно, – смеется она. – Я так понимаю, эта девушка – ты?

– Нет, другая, – импровизирую я. – Это было до того, как мы познакомились.

Повисает долгая тишина, и я откашливаюсь.

– Кстати, я рада, что мы сейчас здесь. С тех пор как я вернулась домой, то общалась только со старыми друзьями, не желая расширять круг знакомств.

Я не могу быть просто отчаянной искательницей работы, или странненькой девушкой, которая заводит знакомства в уборной бара, или, боже упаси, писателем, беззастенчиво пытающимся добиться продажи своей книги. Я должна быть спокойной, приветливой, интересной и открытой для дружбы, которая проистекает из совершенно естественного стремления к саморазвитию и переменам. Однако, кроме того, я сказала правду. Здорово пообщаться с кем-то новым. (Без учета контекста.)

– Я тоже местная. – Ее голос смягчается. – Так что я тебя понимаю. Где ты выросла? Чем занимаются твои родители?

– Верхний Вест-Сайд, хотя сейчас я живу в Виллидже. Папа преподает в Нью-Йоркском университете, а мама пишет и исполняет песни.

По этому описанию мы верхний средний класс, богема, открытые люди. Я не упоминаю о том, что составляет основную часть нашего дохода, потому что это меня смущает, но, поскольку большинство людей любопытны и подозрительны – и задают логичные вопросы вроде «как это продавец в книжном может позволить себе однокомнатную квартиру в Виллидже?» – скрывать объяснения становится сложно.

– О, я училась в Нью-Йоркском университете! – восклицает Розмари. – До сих пор выплачиваю кредит за учебу. А что преподает твой отец?

Да уж. Как я могла забыть?

Мой отец преподает литературу, так что она вполне могла посещать его семинары. Лицо пылает жаром, когда мы снова оказываемся на опасной территории.

– Он преподает на математическом. Честно говоря, не знаю, что именно. Математика никогда не была моей сильной стороной.

– Держу пари, твой отец в восторге от того, что ты теперь встречаешься с математиком. – С противным хлюпаньем ее соломинка втягивает воздух. – Мои родители были рады, что Калеб изучал что-то прикладное. Когда я выбрала английский в качестве основной специализации, дома разразилась гроза. Конечно, мои родители любят читать и все такое, они годами работали учителями в государственных школах, но они, видимо, надеялись, что я выберу финансы, или юриспруденцию, или что-то в этом роде…

Я перестаю слушать. Она назвала его по имени. Впервые. Чтобы успокоиться, с силой прижимаюсь каждым позвонком к спинке стула. Вдруг Розмари использует этот разговор как предлог, чтобы снова сблизиться с Калебом? Меня охватывает дурное предчувствие, и к горлу подкатывает тошнота. Теперь некоторые события могут оказаться вне моего контроля.

Я возвращаюсь в реальность.

– Прости, знаю, что это невежливо. – Розмари берет телефон в руки. – Но мне нужно ответить на сообщение.

– Конечно, – указываю в сторону туалета. – Сейчас вернусь.

Сердце бешено колотится, когда я запираюсь в кабинке и немедленно меняю свои настройки конфиденциальности в «Инстаграме», «Фейсбуке» и «Твиттере». Я раскрыла слишком много информации. Теперь всем желающим подписаться на меня придется присылать запрос. В качестве фотографии профиля во всех соцсетях стоит мой снимок крупным планом на Великой океанской дороге в Австралии, меня обдувает ветер, и я улыбаюсь. Я не меняла ее уже несколько лет; мне нравится на нее смотреть.

На последней опубликованной фотографии я стою в просторном зале Музея Уитни рядом с вереницей синих чемоданов в качестве экспонатов. Мы с Калебом ходили туда пару недель назад, и, когда я попросила его сфотографировать меня, он пошутил – слишком снисходительно, на мой взгляд, – на тему того, как часто я использую «Инстаграм». Я ничего не ответила, но теперь жалею об этом, надо было защитить себя: «Всего один снимок, я редко прошу об этом, я не такая, неужели ты до сих пор не понял?»

Фото я подписала так: «Позирую со всем своим эмоциональным багажом». В итоге пост получил сто двадцать лайков, личный рекорд. Наверняка подписчики сочли меня остроумной и ироничной.

Если Розмари когда-нибудь спросит, я отвечу, что не пользуюсь соцсетями. «Это помогает мне писать, – скажу я, – ни на что не отвлекаясь».

Калеб вообще не пользуется ими. Последний пост на «Фейсбук» он выложил более двух лет назад, а фотография, которую он использовал в «Тиндере», была снята примерно тогда же. (Несколько месяцев назад, когда я тщательно изучала его архивы десятилетней давности, то с радостью обнаружила, что восемнадцатилетний Калеб сильно смахивал на тех парней, которые никогда не интересовались восемнадцатилетней Наоми. Получите и распишитесь, старшеклассники.)