Лебеди остаются на Урале - Анвер Гадеевич Бикчентаев

class="p1">Помолчав, он продолжал:

— Теперь спросим себя: на чем базируется уверенность Ивана Михайловича?..

Начальник экспедиции не новичок вроде Миловановой. За его плечами десятилетия, отданные науке. Голос его звучит уверенно.

— Ни на чем! Единственно, на что может опираться Иван Михайлович, — это на свою же спорную теорию о взаимоповторяемости рельефа. Ну, допустим, что нижележащие горизонты повторяют рельеф местности. Что ж из этого? Почему там обязательно должна быть нефть? Неубедительно, я вам скажу, совсем неубедительно.

В институте, где училась Людмила, споры об Урало-Волжской области носили чисто академический характер. Сейчас она, как главный геолог, несла и моральную и юридическую ответственность за судьбу разведки.

Перед выездом из Москвы Людмила Михайловна просмотрела сотни хранящихся в фондах Академии наук докладов и отчетов, так или иначе связанных с Урало-Волжской областью. Она рылась в документах акционерных нефтепромышленных компаний, тщательно изучала карты этого района. Она ясно их представляет.

На реке Кармалке — маленький кружочек. В 1762 году татарский старшина Надыр Уразметов доложил коллежскому советнику и Академии корреспонденту Петру Рычкову о существовании четырех нефтяных ключей. Это было первое сообщение об уральской нефти.

Второй кружок — возле Самарской Луки. Там побывал Академии наук адъюнкт Иван Лепехин. Через два года академик Паллас, посетив деревню Семенкину, утверждал, что «вся земля около сего ключа наполнена нефтяной материею»…

Позже уральской нефтью интересовались предприниматели самых разных толков и масштабов. Среди них были и американец Шандор, и самарский помещик Малакиенко, и татарский промышленник Юзбашев. В 1913 году англичане создали даже акционерное общество «Казан Ойл Филдс».

Но все они не нашли нефти…

— На мой взгляд, — продолжал Казимир Павлович, — более обоснованна точка зрения противника Губкина. Хотя и в их позиции тоже много спорного…

Казимир Павлович улыбнулся уголками губ, довольный своей объективностью и глубоким пониманием слабых струнок каждой из борющихся сторон.

— В своих суждениях мы должны быть очень осмотрительными, — убеждал он Милованову. Пусть она поймет, в каком направлении нужно передать отчет. — Когда-то, возможно, здесь были благополучные условия для нефтеобразования. Более того, можно уверенно сказать, что в осадках Пермского моря в далеком прошлом была нефть. Но вспомним, в каких условиях происходило горообразование на Урале. Геология утверждает — надеюсь, вы помните из институтского курса, — что этот процесс был очень сложным. Вы только взгляните на эти вершины! Разве в этих нагромождениях, складках, в условиях коренных разрушений нижних горизонтов могла сохраниться на протяжении тысячелетий нефть? Не естественнее ли предположить, что она улетучилась через трещины в земной коре?

Людмила Михайловна чувствовала, как почва колеблется у нее под ногами. Она не может не считаться с этими доводами. Существующие приборы и инструменты пока что бессильны перед толщами земли. Как узнать, что похоронено на глубине сотен, тысяч метров?

— Мы так мало знаем эту область, что речь может идти только о догадках…

— Вот именно, — обрадованно подхватил Казимир Павлович. — Я очень рад, что мы в конце концов приходим к единому выводу… Мы говорим: «Да, нефть была здесь, но не дождалась нас». Те выходы нефти, «нефтяные ключи», которые вас, по-видимому, смущают и влекут, надо рассматривать не как признаки большой нефти, а, наоборот, как следы оскудевших месторождений. Это признаки кончины, а не признаки жизни. Согласны вы со мной?

Почва совсем ушла из-под ног. Милованова поняла, что Казимир Павлович уже давно, может быть, за десять-двадцать лет до этого, ответил на вопросы, которые волновали ее. Что могла сказать она в защиту своих предположений? Повторить, что она, как и многие другие исследователи прошлого, обнаружила асфальтиты? Как доказать, что «нефтяные ключи» бьют именно над живыми, а не оскудевшими месторождениями?

Полное отступление! С какой горячностью писала она свой доклад. Ей казалось убедительным требование отказаться от исследования горного плато и развернуть земляные работы в долине Белой. А Казимир Павлович разбил ее в пух и прах, и вот она сидит перед ним, как ученица, плохо выучившая урок.

— Однако не будем торопиться с выводами, — Казимир Павлович снисходительно улыбнулся, взглянув на нее. — Наш долг — возвыситься над спорящими группировками. Будем исходить из объективных возможностей. Перед нами огромный неизученный край, и наша задача — уничтожить это «белое пятно» на карте. Я не исключаю из нашей работы исследований долины реки Белой, но мы займемся этим в последнюю очередь — ведь долина должна быть отлично изучена нашими предшественниками, — иначе мы никогда не продвинемся вперед. До нас на этом плато не было ни одного геолога, по существу, мы открываем новый район, и я считаю нашу работу перспективной.

Добродушно засмеявшись, он добавил:

— Когда обследуем плато, спустимся в долину или махнем на Волгу. Одни исследуют от известного к неизвестному, другие поступают наоборот. Мы с вами выбрали второй путь. Не так ли?

Людмила Михайловна промолчала. Стараясь проглотить обиду, она некстати подумала: «На солнце шелушится лицо, придется надеть широкополую шляпу».

Сабантуй

1

Буран не торопился выполнить распоряжение Ясави. После вызова в канцелярию прошел один день, второй, а он все еще ничего не мог решить. Хотелось уйти из аула, но удерживало какое-то безотчетное чувство, и он все откладывал и откладывал свой отъезд. Родители уже знали о разговоре Ясави с Бураном. Как-то отец спросил:

— В ауле болтают, что ты собираешься в город податься. Правда это?

— Ему виднее, как быть, — вмешалась мать.

Старик взглянул на нее с упреком.

— Лучше помолчи, старуха! А ты, Буран, послушай отца. Никто из тех, кто гнался за счастьем на чужбине, не догнал его. Посмотри на старого Шаймурата. Всю жизнь скитался, отвык от крестьянской жизни, от крестьянских дум. А чего добился? Разбогател? Не видно. Подошла старость, а у него ни угла, ни семьи. Зимовал в чужом, заброшенном доме. Думаю, ты не позаришься на судьбу Шаймурата. Не отпущу я тебя из дому, нет на то моего согласия. Мать стара, в доме нужна хозяйка. Подумай и о нас…

Разговору помешал настойчивый стук в дверь. Старик рассердился:

— Войди. Зачем стучишь? Не знаешь, в какую сторону открывается дверь?

Увидев Магиру, смягчился:

— Проходи, доченька. Зачем пожаловала? Не за мной ли?

— Отец послал за Бураном. Он ждет возле кузницы.

Старик засуетился:

— Сейчас придет Буран. Как же не пойти, когда Ясави зовет! — Взглянув на сына, сердито добавил: — Дождался!

Буран не торопясь допил чай, перевернул чашку. Встал, почистил в сенях сапоги, не спеша подпоясался ремнем. Старики следили за каждым его движением: отец — с укоризной, мать — с ласковым вниманием.

«Ясави не выдержал, — рассуждал Буран. — Наверно, снова будет уговаривать. Посмотрим, как это ему удастся! На сознательность будет бить или прикрикнет?