Грешная и желанная - Джулия Энн Лонг

Это привело его в легкое замешательство.

– Какая жалость, – пробормотал он, вкладывая в свои слова намек, но без особой души, – так контрабандист подает с берега сигналы, не особенно ожидая ответа.

Безупречная маска слегка дрогнула. Раздражение? Смущение? Или просто несварение желудка?

– Прошу прощения? – вежливо произнесла она.

Йен не стал объяснять.

– Этот девиз гораздо лучше, чем, к примеру, в Лестершире: «Всегда одно и то же».

Это вызвало у Тэнзи такой взрыв хохота, что Йен едва не вздрогнул.

Она тут же понизила голос, а затем резко замолчала. Мгновением спустя кашлянула, прочищая горло.

– С другой стороны, в однообразии есть определенные удобства. – И это она говорит мужчине, который упивается риском и новизной, в особенности новыми женщинами! – А почему вы упомянули Лестершир? Там есть что-то особенное?

Она ждала, затаив дыхание. Как будто все зависело от того, что он сейчас ответит.

– Это место, где похоронен Ричард Третий. Во всяком случае, так говорят. – Это практически все, что он знает о Лестершире. Это и еще девиз.

– Ричард Третий? Тот король, который «корону за коня»? Бедный горбун? Так значит, вы интересуетесь историей? – Вопросы сыпались с едва сдерживаемым нетерпением.

– Тот самый. А вы интересуетесь историей, мисс Дэнфорт?

Ответ имел огромное значение. Если она скажет «да», придется в будущем вовсе избегать разговоров с ней. Даже открывшаяся возможность помахать красным флагом перед герцогом Фальконбриджем не соблазнит его вести беседы о древней истории.

Что касается Йена, настоящее куда надежнее, чем прошлое, а будущее – это понятие, о котором он только начал с волнением задумываться. Они станут его прибежищем, те порты на карте мира. Он потечет, как река, и уже никогда не остановится. Йен подозревал, что в конечном итоге вечное движение заложено в его природе.

Он посмотрел поверх ее головы и увидел Оливию, скользившую по бальному залу в объятиях лорда Лэнсдауна, который выглядел гордым собственником. Значит, или ее подвернутая лодыжка успокоилась, или она решила, что лучше потанцевать с Лэнсдауном после его рила с мисс Дэнфорт. Оливия выглядела… Впрочем, с Оливией ничего не знаешь наперед. Она давно отточила искусство выглядеть так, словно все замечательно. А в последнее время в ней появились какая-то бравада и пренебрежение, будто Лайон Редмонд наблюдает за ней, когда она прогуливается с Лэнсдауном или танцует с ним, и сильно страдает от этого.

– Меня интересуют отдельные периоды истории. Может быть, я как-нибудь съезжу в Лестершир. – В голосе мисс Дэнфорт звучала нотка печали.

Йен снова обратил все свое внимание на нее.

– Может быть, – поддакнул он. И, словно этот их разговор утратил направление и его не в чем будет винить, если он не сумеет держаться нужного курса, Йен снова глянул поверх ее головы… Леди Карстерс танцует с каким-то другим везунчиком.

Он знал, что мимолетная чувственная улыбка и почти незаметный кивок головой предназначались только ему, и стал обдумывать, в какой из альковов стоит попытаться ее заманить до окончания бала. Хотя бы для более интимной беседы.

Потому что вот как полагается флиртовать, мисс Дэнфорт, так и хотелось ему сказать.

– У вас есть какое-нибудь занятие, мистер Эверси? – сделала мисс Дэнфорт новую попытку, на этот раз чуть решительнее.

– Есть. Преимущественно – шокировать приличных людей.

К его чести нужно признать, что он тут же пожалел о сказанном. Это прозвучало вызывающе, высокомерно и куда более импульсивно, чем он вел себя обычно. Просто жизнь внезапно показалась ему слишком короткой для того, чтобы тратить ее на подобные вальсы.

Щеки ее запылали. Опять. Эта девушка краснеет так же регулярно, как происходят приливы и отливы. И Йен знал, что, по сути, загнал ее в угол: попросить объяснить, что он имеет в виду, равноценно выслушиванию скандальных подробностей, что будет, разумеется, означать – она девушка не из приличных.

Похоже, Тэнзи не имела ни малейшего представления, что теперь говорить.

Подло наказывать девушку за то, что она невинна, неопытна, что она тепличное растение и совершенно ему неинтересна именно из-за этого.

– Почему вас называют Тэнзи? – спросил Йен так, будто не повел себя только что немыслимо грубо.

– Ну, – задумчиво протянула она, – обычно такие прозвища – это просто уменьшительные имена, так? К примеру, если уменьшительное имя, образованное от первого слога имени Джонатан, будет Джонни, как стало бы звучать мое уменьшительное имя, логически образованное от Титании?

– Ну, полагаю, вас бы стали называть Тить… ки.

Наступил миг безмерного ужаса.

Йен почти договорил слово прежде, чем сообразил, что говорит, но остановиться уже не смог.

Он уставился на мисс Дэнфорт ошеломленный тем, что только что произнес.

Неужели… неужели этот деликатный, хорошо воспитанный «домашний цветочек» только что спровоцировал его, заставив сказать «титьки»?

Уж наверное это в ее намерения не входило?

Только теперь он думал о ее грудях.

По-настоящему воображал, какие они.

Да будь он проклят, если рискнет опустить на них взгляд.

Мисс Дэнфорт невозмутимо смотрела на Йена. Ему показалось, хотя он не до конца был уверен, что заметил в ее глазах ликование или вызов, но дело, скорее всего, в люстре – льющийся сверху свет отражается в этих ясных, невинных глазах.

– Как видите, вряд ли можно называть меня так, мистер Эверси, – серьезно произнесла она.

– Полагаю, нельзя, – коротко ответил он.

Последние такты вальса они кружились в полном молчании.

Кланяясь на прощание, Йен все же не удержался и взглянул на них.

Они и вправду были великолепны.

Тэнзи вернулась в свои комнаты поздно, очень поздно, опьяненная ратафией, шампанским и комплиментами, как полученными, так и отпущенными.

Какое-то время она неподвижно стояла в центре будуара, вспоминая яркие моменты, мягко улыбаясь каждому небольшому триумфу, каждому взгляду, каждой завоеванной улыбке. Пока не дошла до того, что единственное имело значение.

А затем ее улыбка медленно погасла.

Тэнзи застонала и закрыла лицо ладонями, раскачиваясь взад и вперед.

Она была олицетворением изящества и достоинства со всеми остальными. А с ним хохотала визгливо и пронзительно и приходила в восторг от каждого сказанного им слова с пылом животного, освобожденного из западни. Бесстыдно и отталкивающе. Она наблюдала за происходящим, как будто, покинув свое тело, витала под потолком бального зала, и оттуда ничего, ничего не могла сделать, чтобы прекратить это безобразие. Да что с ней такое? Если это любовь, она ужасна.