Сказки на ночь - Сандра Мэй

Эти мысли пугали и настораживали. Она никогда и ни с кем не находилась в достаточно долгих и прочных отношениях, чтобы почувствовать свою зависимость от мужчины и тем более обрадоваться ей. Джилл всегда была одна – а теперь она почему-то чувствовала, что больше не принадлежит себе.

Остаток воскресенья, весь понедельник и половину вторника она провела, убеждая себя, что Билл Малер – ЛУЧШИЙ, ЛУЧШИЙ, ЛУЧШИЙ, и, когда ей уже почти удалось в это немножечко поверить, позвонил Марк Боумен. Мужчины всегда так поступают, вы не знали?

– Когда мы можем встретиться?

Джилл едва трубку не укусила от злости. И это все, что может ей сказать человек, с которым они провели потрясающую во всех отношениях ночь?!

– Не знаю, ясно?

– Среда?

– Нет.

– Четверг?

– Я работаю.

– Пятница?

– Иду с Биллом по магазинам.

– Ясно. А может, после вашего… ШОПИНГА?

– Нет, на этот раз не получится.

Получилось двусмысленно, но Джилл было уже плевать. Сухарь бесчувственный! Идиот несчастный. Ведь она же прекрасно помнит – он ее хотел, он действительно испытывает к ней чувства, он вообще первый начал! Но нет – мистер Хладнокровие не позволит ни за какие коврижки, чтобы его уличили в проявлении человеческих чувств.

– Хорошо, тогда что насчет ланча в субботу?

– Ладно.

– Тогда я жду вас… тебя в баре Луи на Семнадцатой, в три часа дня.

– В четыре. И не у Луи. Кафе «Шартрез».

Она сказала это из чистой вредности, просто чтобы не соглашаться. Предложение Боумена она поняла прекрасно: он подчеркнуто не хочет оставаться с ней наедине, предлагает встречу в людном месте, что означает – никакого секса, никаких отношений. Отлично, не больно-то и хотелось, Билл – ЛУЧШИЙ, ЛУЧШИЙ, ЛУЧШИЙ…

Марк честно пытался работать. И дома, и в офисе он клал перед собой чистый лист бумаги и пялился на него. Дома под рукой была еще и бутылка скотча, так что белый лист потихоньку превращался в экран, на котором – если долго не отводить глаз – рано или поздно появлялась обнаженная Джилл Сойер. Марк сидел и смотрел на бумагу, пытаясь контролировать свои мысли и все более отчетливо понимая, что сходит с ума.

К пятнице бессвязные мысли неожиданно оформились в удивительно стройную картину, и к одиннадцати вечера Марк Боумен лихо накатал блестящий детективный рассказ, в котором жертву звали Билл Малер, и погибала эта жертва долго и с самыми кровавыми подробностями. Полюбовавшись на свое творение, Марк решительно принял лошадиную дозу снотворного и всю ночь любил Джилл Сойер на поле маргариток.

В четыре часа пополудни в субботу небритый и несколько изможденный Марк сидел за столиком в кафе «Шартрез», отчаянно напоминая известнейшую картину Пикассо «Любительница абсента». Джилл опаздывала уже на восемь минут…

– Привет!

Голубые глаза сияют, на щеках играет нежный румянец – кто спал в твоей постели этой ночью, принцесса?

– Опаздываешь.

– Не будь занудой. Такой день! Слушай, я есть совершенно не хочу, пойдем пройдемся?

Марк посмотрел на нее с искренним ужасом.

– Там минус пять!

– Ты так это сказал, словно там минус сорок пять. Легкий морозец, снег – настоящее Рождество будет в этом году. Ты любишь Рождество?

Марк никогда над этим не задумывался. Когда они с Сарой были женаты, Рождество означало торжественный прием и толпы гостей, а за все остальные годы Рождество он нормально встретил дважды или трижды. Ну не одному же прыгать под елочкой и дарить самому себе подарки? Миссис Чимни обычно брала отпуск – к ней приезжали внуки…

– Я не знаю. Никогда не задумывался.

– Пошли на улицу. Прогуляемся.

– Я же не смогу писать на ходу.

– Я же не собираюсь диктовать тебе «Илиаду». Практически ничего нового.

Они шли по тихим улочкам старого района Чикаго, и снег приглушал их шаги. Марк страдал. Он понимал, что надо что-то говорить, но говорить не мог. Она странно на него действовала – он буквально немел. И еще эти проклятые мысли – вот так и поймешь алкоголиков, которым мерещатся чертики и розовые слоны! Марку Боумену все время мерещилась Джилл Сойер, причем обнаженная и смеющаяся, а поскольку она и сейчас смеялась, то иллюзия была полной.

– Джилл… я правда не могу записывать на ходу.

– У тебя еще целый вечер впереди. Сядешь дома и напишешь.

– Нет. Это лишняя трата времени.

Она бросила на него быстрый и сердитый взгляд.

– Ты всегда так рационален, Марк Боумен?

– Это очень облегчает жизнь.

– Хорошо. Вот автобусная остановка. Садись и пиши.

– Холодно…

– Ой, ну хватит, Марк. Ты, как старуха, честное слово, или капризная дамочка. Зимой холодно! В море мокро! На солнце ярко! Ночью темно! Неужели тебя не трогает вся эта красота?

Марк недоуменно огляделся. Красные кирпичные дома были откровенно уродливы, река казалась потоком свинца, кое-где прихваченного льдом…

– Ну… давай поработаем, а? Итак, расскажи мне о своем последнем свидании.

– Очередном, Марк, очередном. Последнее – звучит ужасно. Мое очередное свидание прошло замечательно.

– Он тебе снова пел?

– Нет. Он повел меня на балет.

– Вот уж не думал, что ты…

– Марк Боумен, Америка двести лет назад победила сословные предрассудки. Быть снобом плохо. Ты всерьез полагаешь, что официантки из пивного бара должны любить только Майкла Джексона и Джей Ло?

– Нет, разумеется, но…

– Я каждый год хожу на балет со всей своей семьей. Это традиция. Я очень люблю «Щелкунчик».

– Ты рассказала Малеру об этом или он сам догадался?

– Догадался.

– Выходит… это настоящая любовь?

Если она сейчас скажет «да», он пойдет и набьет Биллу Малеру морду!

Джилл задумалась.

– Нет… пожалуй, нет. Но он человек, которого можно в конце концов полюбить. Он располагает к себе.

Марк едва не вздохнул с облегчением.

– Понятно. Значит, до большого и чистого чувства еще далеко. А как насчет твоей семьи? Как ты полагаешь, Билл Малер понравится клану Веркара?

Джилл в изумлении уставилась на Марка.

– Как ты узнал?

– Я журналист. Навел справки.

– Что ж… Имеешь право. Отвечу так: моя семья не вмешивается в мою личную жизнь. Они не могут навязывать мне свое мнение, но могут его высказать.

– Представляю! Поющий ухажер!