Верховный Издеватель - Андрей Владимирович Рощектаев

безлюдный и безлунный путь, густой туман… Уж мы-то теперь знаем, что бывает в дороге!

Остановившись в непонятном столбняке, Кирилл как-то сразу стал различать архитектурные детали, которые раньше терялись в "тумане". А тут вдруг сразу отыскались столпы, и арки и даже закомары, видные изнутри – всё, что бывает в большой церкви.

"Да это же храм! Я уже дошёл". – понял Кирилл, но это открытие совсем не обрадовало, а ровно наоборот. "В чём же дело? – недоумевал он. – Это же церковь. Ведь ты ж сюда и шёл. Отчего теперь-то весь сжался?.. Ты же всегда любил церкви! Всегда? Ну!.."

Да, странно, здесь и в помине не было того чувства покоя, которое само собой приходит в церкви… наоборот, стало ещё гораздо хуже оттого, что это храм! И что путь кончился. "Я просто переволновался! – понял Кирилл. – Надо остаться подольше, помолиться, собраться с мыслями… тогда всё встанет на свои места. В храме не может долго быть плохо!"

Он перекрестился. "Здесь не место! – послышался откуда-то голос, словно какого-то провожатого. – Здесь – не то! Оглядись получше…". Пригляделся. Да нет, всё точь-в-точь как в обычной церкви! Иконостас, образа… Странно. Только… с образов отовсюду смотрят чёрные морды в красных колпаках. А глаза не звериные, а ещё хуже. А в руках странные, не от мира сего, предметы, и откуда-то уже точно известно, что эти предметы причиняют страшную боль. Они для того и созданы. Кирилл вздрогнул и перевёл взгляд так быстро, что чуть шею не свернул. Из алтаря, в котором было темным-темно – ни просвета, – вышел кто-то в священнических одеждах. Кирилл с надеждой устремился к нему – отец Павел? – но "отец" обернулся (сначала почему-то не показалось удивительным, что вышел он задом наперёд, пятясь). Лицо оказалось – как на "иконах", а вместо глаз зияли дыры, как "пустой карман". Руки держали чашу. В чаше находилось, как отчего-то сразу стало ясно – "антипричастие". Что это такое, Кирилл не понимал – но совершенно явственно чувствовал: нечто безмерно не-наше. Хуже "тумана" и "кармана". Кто-то словно приподнял его и он наконец разглядел, что же там. Это была именно "жертва", но не Та, "бескровная" – не Святая Евхаристия. Не великое Церковное Таинство. Кирилл вмиг понял, кому жертва – и… даже не от самого зрелища, а именно от "кому" тут же в невероятном ужасе проснулся.

Ощупал мокрую голову – и впервые в жизни узнал, что, оказывается, "волосы дыбом" – никакое не преувеличение: они стояли сосновым лесом! В первые два раза он, оказывается, и не просыпался и никуда из палаты не выходил, а теперь по-настоящему проснулся.

Соседи спали на соседних койках, была, видимо, глубокая ночь. Тихо гудели где-то вдалеке приборы. Кирилл не сразу облегчённо вздохнул – не сразу сообразил, что проснулся. Но сообразив – откинулся на подушку. Опять засыпать (проваливаться туда) жутко не хотелось. Опять выпил воды. Опять лёг. Опять начинается паломничество…

2.

– …Страшно, о страшно!

– Что же страшного, коли сам бы Христос?

– А захватит и вознесёт.

– Живого-то?

– А в духе и силе Илии, не слыхал, что ли?..

Обымет и унесёт…

Ф. М. Достоевский "Братья Карамазовы" ("Отец Ферапонт")

Лабиринт тянулся всё так же. Но было уже не так одиноко и страшно, словно на сей раз Кто-то спустился и незримо присутствовал рядом, успокаивая. Экскурсия, не экскурсия? Кирилл начинал тут всё больше понимать и разбираться. Понимал, с чего было так не по себе тогда в "храме" и даже в коридоре, ведущем к нему – даже ещё до видения "священника" и "чаши". Или…почти понимал, но пока не до конца понял?..

Вот, видно, он дойдёт до конца лабиринта и поймёт совсем. Все дороги здесь ведут не в Рим – все дороги ведут… Чувствуется, что конец у бесконечного лабиринта есть и сейчас он откроется.

Вдруг открылся новый зал – самый большой во всех анфиладах. Он был чем-то освещён, так что даже во все предыдущие храмы попадали отсветы. Вот откуда брался тот полусвет, замеченный с самого начала! Кирилл заторопился на это сияние и вышел на порог. А с порога обрадованно увидел источник радостного света. "Вот… судьба вознаградила за всё! Наконец-то я вышел. И куда вышел! Да, все испытания пройдены! Все катастрофы! Все болячки! Ведь так вот и надо, что к Нему приходишь только после испытаний. Уж я-то их выдержал!". Впереди в сиянии стоял… Господь. И от чувства, что это именно он, Кирилл, не кто другой, Его увидел, на миг захватило дыхание. Господь стоял и светился чётким красно-фиолетовым Силуэтом, и приветливо манил. И сам храм, и Кирилл, попавший в храм… светились – были пронизаны Его лучами насквозь, как рентгеном. Показалось, Кирилл даже видит в этом свете все свои внутренности. Всё! И как будто бы… себя со стороны! Со стороны он стоял… очень величественный в этом фиолетово-огненном свете, делающем всех попавших как бы частью Его Самого.

Но вдруг стало как-то так… что он закрыл глаза, зажмурился изо всех сил. Но продолжал чувствовать всё пронзающие насквозь, "сканирующие" лучи и Присутствие. И Волю. Мощнейшую, растворяющую в себе. И весь зал вокруг – бесконечный, тоже состоящий из той же лучевой Воли.

Да, перед Кириллом стоял Царь. Всемогущий. Вседержитель, Пантократор и Космократор. Он стоял – полноправный Базилевс в парадных одеждах в своём дворце, но в этом дворце были подвалы, а в подвалах… Словно кто-то шепнул на ухо истину: "Сознайся: мы боимся чёрта, потому что он будет пытать, мы боимся Бога, потому что он будет пытать. Это главная во всей Вселенной истина". Кирилл погнал от себя мысли об "истине", чтоб не сойти с ума, вычеркнул мысли о тех вещах, которые держали те, на "иконах".

Что-то босховское охватило его. Кирилл почувствовал себя одним из героев босховских полотен, которых волочат в бредовый мир бредовые существа. Он только что был в мире, хотя и скверном – а провалился туда, где хуже, чем скверно. Прямо в "чашу".

Дрожь-трясучка, несравненно хуже прежней лихорадки, охватила его и стало понятно, что это за "Господь"! Он светился примесью всё той же красной краски, какая была в "чаше". Но только теперь Кирилл не смотрел, а сам вращался в той чаше. Отцы Церкви были хорошо и давно знакомы и с этим оттенком его риз, и с этим светом. Со всем тем видением, которого… не пожелаешь даже самому страшному врагу. Потому что нет и не может быть – ни на Земле, ни в Преисподней, ни