Светлые века. Путешествие в мир средневековой науки - Себ Фальк

религию, были в целом разрешены к концу VII столетия. Епископам удалось наконец договориться, в какие даты отмечать распятие и воскресение Иисуса Христа. То и другое случилось во время весеннего иудейского праздника Пасхи, который отмечался в полнолуние еврейского лунного месяца нисан. Было решено, во-первых, праздновать Воскресение Господне в Господень день, воскресенье. Во-вторых, пасхальным полнолунием договорились считать первое полнолуние после весеннего равноденствия. В-третьих, Пасха не должна была совпадать с полнолунием. Если пасхальное полнолуние приходилось на воскресенье, Пасху переносили на неделю вперед. В-четвертых, в 525 году, положив конец напряженным историческим дебатам, охватившим весь христианский мир, папский престол зафиксировал на временнóй шкале год рождения Иисуса Христа и ввел новое летоисчисление (та самая «наша эра», или «от Рождества Христова», Anno Domini), которого мы придерживаемся и сегодня[131].

Кроме того, для удобства вычислений были приняты некоторые допущения: во-первых, договорились считать, что день весеннего равноденствия можно зафиксировать на 21 марта, а во-вторых, что солнечные и лунные циклы возможно совместить в одном общем. Эти допущения касались законов астрономии, и астрономы с самого начала знали об их ограничениях, но очень долго предпочитали с ними мириться. От Древней Греции они унаследовали идею помещать в 19 солнечных лет ровно 235 лунных месяцев, а затем перешли на юлианский календарь, в котором год состоит из 365¼ дней, хотя и отдавали себе отчет в том, что промежуток времени между весенними равноденствиями при таких допущениях оказывается слишком длинным. Более того, еще во II веке до н. э. астрономы заметили, что время между весенними равноденствиями (тропический год) не совпадает со временем, в течение которого Солнце возвращается к одной и той же звезде (звездный год). Разница между тропическим годом и звездным годом как раз и вызывает «предварение равноденствий», тот медленный дрейф созвездий, о котором мы читали в предыдущей главе. Солнцу нужно чуть больше 365¼ дней, чтобы завершить свое годичное путешествие по зодиаку, но чтобы вернуться в точку пересечения эклиптики с небесным экватором, совершая свой весенний путь на север, ему требуется чуть меньше чем 365¼ дней.

Вопрос, насколько меньше, заставлял производить все более тщательные вычисления. С точки зрения календаря важна была разница между тропическим и юлианским годами, потому что из-за этой разницы наблюдаемое равноденствие постепенно сдвигается назад по календарю. Но составителей календарей сильнее волновало другое: как сказал Беда, «Луна иногда выглядит старше, чем должна быть согласно вычислениям»[132]. Астрономы давно уже понимали, что 19 солнечных лет – это чуть больше чем 235 лунных месяцев. Проблему решили добавлением одного лишнего дня в конце лунного цикла. Но этого было недостаточно: нарастающий за 19 лет разрыв и тот факт, что точный момент новолуния мог прийтись на любое время суток, означали, что в ночь, когда, согласно астрономическим таблицам, Луна должна была быть новой, с неба светила Луна, которой явно было не меньше двух дней от роду. А поскольку, как отметил Герман Расслабленный, любой крестьянин мог наблюдать фазы Луны, ситуация изрядно смущала составителей календарей[133].

В конце концов они решили отказаться от прежних календарных допущений. В XI веке неравнодушные монахи вроде Германа принялись составлять новые таблицы фаз Луны, а чтобы как можно точнее вычислить время новолуния и полнолуния, внимательно наблюдали за затмениями. Они разрушили барьер между бытовыми календарями с их чисто воображаемыми циклами и постоянно совершенствуемыми астрономическими моделями, которые строились на основе тщательных наблюдений и вычислений. Это достижение, как и все предыдущие победы, было интернациональным. Учебник Беды некогда читали при дворе Карла Великого, а труды ирландских составителей календарей привлекали внимание швейцарских монахов. Теперь же сочинения Германа и его последователей с энтузиазмом переписывались по всей Европе. В XII веке христиане континентальной Европы соревновались друг с другом, придумывая новые способы разрешения проблемы календаря и по ходу дела изобретая новые математические методы. Отметились тут не только мужчины: примерно в 1180 году аббатиса Геррада придумала для сестер своего Хоэнбургского монастыря хитроумную систему, сводившую весь 532-летний пасхальный цикл к короткой серии таблиц, полных загадочных букв, точек и линий[134].

Типичный пример исследователя XII века, способствовавшего научному прорыву, – приор Грейт-Малверна Уолчер. Приютившийся у подножия зеленых Малвернских холмов на западе Англии монастырь Грейт-Малверн был основан при епископе Вулфстане (чье имя упоминается в мнемоническом правиле «Cisiojanus»), во времена, когда нормандские завоеватели принялись реформировать английские монастыри. Тогда же было перестроено и Сент-Олбанское аббатство. Уолчер был вторым настоятелем Грейт-Малверна. Он приехал из Лотарингии, области, состоявшей из мелких княжеств и располагавшейся между современными Францией и Германией, и привез с собой увлечение наблюдательной астрономией и составлением календарей, которое на его родине было очень популярно.

Справедливости ради следует отметить, что наука и новаторские идеи были не чужды западным монастырям. Примерно за 80 лет до того в Малмсберийском аббатстве, что в 40 милях к югу, молодой монах по имени Элмер совершил экспериментальный полет. Вдохновившись мифом о Дедале, он пристегнул к рукам и ногам самодельные крылья и прыгнул с высокой башни. Согласно монастырской хронике, Элмер пролетел больше 200 метров, пока его не бросил на землю порыв ветра и он не переломал ноги при падении. Монах хромал до конца жизни, но дожил до преклонных лет. Так что, если верить хронисту, явно не одобрившему Элмера и, кстати, одному из самых надежных историков своего века, тот пилотировал опытный образец планера – и не без успеха – почти за 500 лет до того, как Леонардо да Винчи зарисовал в своих тетрадях похожий летательный аппарат[135].

Но вернемся к приору Уолчеру. Опасаясь, что неточные таблицы помешают успеху медицинских процедур, время которых рассчитывалось согласно астрологическим правилам, он на рубеже XI и XII столетий пронаблюдал несколько лунных затмений, с помощью астролябии точно определяя их средний момент[136]. Результаты его наблюдений противоречили стандартной модели, предполагавшей движение Луны равномерным. Но Уолчер не мог предложить новой модели до тех пор, пока – внимание! – он не встретил Петра Альфонси.

Петр, которого при рождении нарекли Моисеем, перешел из иудаизма в христианство на родине, в Испании. Его родной город Уэску незадолго до того отвоевали у Худидов, правителей Сарагосы. Это было время активного, хотя и не всегда добровольного культурного обмена, и Петр в полной мере воспользовался имевшимся у него доступом к исламским научным трудам. Астрономией его интересы не ограничивались: он написал широко разошедшуюся работу в защиту христианства против ислама и иудаизма и такой же популярный сборник нравоучительных басен по мотивам арабских и еврейских преданий. Попавшая в Англию копия этой книги называет его придворным врачом короля Генриха I[137]. Это маловероятно, но он точно побывал в Англии около 1120 года, когда и встретил Уолчера.

Несколько позднее Уолчер восстановил в памяти ставшее для него откровением учение Альфонси о среднем и истинном движении Луны и о цикле лунных узлов – о тех самых Голове и Хвосте дракона, которые Ричард Уоллингфордский позже поместит на свои необычайные часы. К сожалению, Альфонси, как ни старался, не смог растолковать свою теорию во всех деталях, потому что, сетовал Уолчер, он «оставил свои книги за морем»[138]. В любом случае это был важный момент – и не только в жизни лотарингского монаха и еврея из Арагона, работавших вместе в средневековом Вустере. Копии трудов Уолчера и Петра вскоре разлетелись из маленькой обители в Западной Англии по огромной сети бенедиктинских монастырей. Их труды сохранились в уцелевших монастырских рукописях – монахи Сент-Олбанса тоже их копировали – наряду с классическим пособием «О применении астролябии», а также с еще более ранними попытками применить астрономические таблицы аль-Хорезми для христианского календаря[139]. Практические нужды составителей календарей обеспечивали пространство для развития и распространения греческих и арабских знаний.

Наука шла вперед. Опровергая стереотип об инертной научной среде Средневековья, которая только сохраняла идеи древних, в XII и XIII веках составители календарей совершенствовали свои астрономические модели и все точнее рассчитывали солнечные и лунные циклы. Они все громче критиковали оторванный от реальности церковный календарь. В 1260-х годах францисканский монах и поборник эмпирической науки Роджер Бэкон по требованию папы римского написал серию обширных