Пирог из горького миндаля - Елена Михалкова

– Ну, когда Раису похоронили? Три недели назад. Вот считай…

– И ты месяц собиралась здесь жить?

– Я надеялась, что ты не приедешь, – невозмутимо ответила Женька.

У меня рвался с губ вопрос: «А вот я приехала – и что теперь?», но задать его я не успела. В дверь позвонили.

– Никуда не уходи, – глупо сказала я.

На крыльце стоял парень лет тридцати, с рюкзаком, в тонкой шапочке. Невысокий, с приятным лицом. Кажется, про такие принято говорить – интеллигентное.

При виде меня он стащил шапочку, и два розовых уха освобожденно распахнулись мне навстречу.

– Лелик? – ахнула я.

– Здравствуй, Яна.

Пока они обустраивались в своих комнатах, я закрылась на кухне и принялась вдумчиво варить кофе. Не люблю этот напиток. Но меня успокаивает запах молотых зерен и сам процесс.

Мне нужно было подумать.

Уже двое из нашего семейства после смерти Раисы оказались в ее доме. Трое, считая меня.

И ведь Женька не слишком удивилась, когда увидела Лелика. Вот будет забавно, если следом за ним явится ее младшая сестра. Интересно, кто вырос из маленькой русалки?

Лелик изложил цель своего визита сразу же и выглядел искренним.

– У меня издательство. Маленькое. Пока! – он улыбнулся. – Мы выпускаем в том числе молодых прозаиков. Ты знаешь, что Прохор продвигал тульских ребят?

Я покачала головой. Нет, меня никогда не интересовала деятельность Зодчего.

– В Туле жил один парень, Даня Кузнецов. Очень талантливый. Он уже умер, к сожалению. Мы хотим издать сборник. Часть рассказов обнаружилась в его архиве. Кузнецов не признавал компьютерную печать, все тексты писал от руки в тетради. Его мать рассказала, что две таких тетради он отправил Прохору.

– И ты хочешь их найти?

– Если ты позволишь. Пожалуйста! Кузнецов ужасно крутой! – Лелик умоляюще сложил руки. – Готов написать на сборнике, что он вышел исключительно благодаря Янине Тишко.

Я улыбнулась и покачала головой:

– Посвящения не надо. Ищи своего Кузнецова. Хотя здесь столько хлама, что не знаю, как ты собираешься откопать в нем две тетради.

Лелик так явно обрадовался, что у меня потеплело на душе – первый раз с того момента, как я переступила порог дома.

Впрочем, теперь он был не Лелик, а Алексей. Уверенный в себе парень с внимательным взглядом.

В отличие от Женьки, он занял ту же комнату, где жил пятнадцать лет назад. Я постучалась и поставила на стол чашку с кофе.

– Почему ты раньше не приехал? Пока жива была Раиса.

Если мой вопрос и застал его врасплох, он ничем этого не выдал.

– Я всего пару месяцев как узнал о Кузнецове.

– А, ясно.

Я повернулась, чтобы выйти.

– Яна!

– Что?

На долю секунды мне показалось, что он колеблется, собираясь мне что-то сказать. Что-то важное.

– Спасибо за кофе! – улыбнулся Лелик.

2000 год

– Ты Яну не видел?

Татьяна пересекла поляну и остановилась перед Юрой, сидящим в гамаке с книгой.

– С девочками играет, – не задумываясь, ответил тот.

– С нашими?

– Ага.

Он был совершенно уверен в своих словах. Девочки действительно всего час назад бегали вокруг, мельтешили, мешали ему сосредоточиться. Их было так много! Двое подростков, по убеждению Юрия, никак не могли создавать столько шума и суеты, так что он безотчетно приписал к двум раздражающим фигуркам третью.

Татьяна немного успокоилась.

– Самостоятельная. – В голосе ее звучала сложная смесь осуждения и гордости. – Все время что-то исследует. – И без перехода спросила: – Юра, зачем ты здесь?

Он отложил книгу, поднялся, внимательно глядя на нее сверху вниз.

– С нами-то все понятно, – добавила Татьяна. – А вот тебя каким ветром занесло?

Он усмехнулся. Танька не меняется. Короткая стрижка, мужская линия подбородка, губы всегда плотно сжаты, словно кто-то может потребовать выдать военную тайну – и тут-то Танька покажет свой стойкий характер. Женщина с лицом военнопленного.

– Сразу к делу переходишь?

– А чего тянуть, Юр? Давай, выкладывай!

Он собирался ответить честно, потому что из всей его родни, пожалуй, только Татьяна заслуживала правды. Юра всегда уважал ее и немного жалел. Уважал – потому что она была из породы атлантов и всю сознательную жизнь удерживала на плечах тяжеловесный мир. Жалел – по той же причине и еще из-за того, что понимал, насколько людям ее характера не дается благословенное умение жить легко. Он и сам был из таких, из трудяг-муравьев, и своих определял с лету.

Вот Венька с Тамарой – легкие. И Людка легкая, хотя внешне и выглядит как баржа в кудряшках. А им с Татьяной не судьба танцевать дивный стрекозиный танец, даже вздумай господь снабдить их парой прозрачных крыльев. Они и с крыльями примутся таскать тяжести и делать запасы на зиму. Потому что первичными для муравья являются два чувства: страх и ответственность.

Вот в чем главное отличие от этих, из племени стрекоз. Стрекозы – они непуганые.

– Все очень просто… – начал он.

И тут из кустов вывалился Вениамин.

Татьяне, смотревшей на Юру, показалось, что на его лицо при виде брата с лязганьем упало железное забрало. Она внутренне поморщилась. Дрянная все-таки вышла тогда история с Гектором…

– О-о, благородное собрание! – широко заулыбался Венька. – Что обсуждаем, кому кости перемываем, какие строим козни? Сознавайтесь!

– Увидимся, Тань, – сухо сказал Юра.

Провожая уходящего брата взглядом, Вениамин поцокал языком:

– Как у него корона на голове держится, объясни мне, Танюха? Ей же нимб мешает!

«Начинается», – подумала Татьяна. Но оно никогда и не заканчивалось. Просто из некоторых воспоминаний потоком времени вымывает насыщенность цвета; краски тускнеют, переживания блекнут и остаются в памяти лишь словами, не чувствами. Как ярлычки на коробках, в которых давно уже нет содержимого: высохло или растворилось.

А потом вдруг эту коробку вытряхивают тебе на голову и оказывается, что она полным-полна грязи и седой собачьей шерсти.

– Веня, вы большие мальчики. Разбирайтесь без меня.

– Боже упаси, никаких разборок! – рассмеялся он. – Шучу я, Танечка, шучу! Или ты от Юрки заразилась невосприимчивостью к смешному?

– Угомонись.

Вениамин перестал улыбаться.