Ночные сумасбродства - Хелен Брукс

Она рассмеялась:

— И долго ты учился?

— Я еще новичок, — признался Зик, — и мне необходимо практиковаться. — Он провел пальцем по ее губам. — Практика делает специалиста.

Усилием воли она заставила себя улыбнуться.

— Мы выйдем из театра последними, если не поторопимся.

— Меня это устраивает, — усмехнулся Зик.

Мелоди это тоже устраивало. Она хотела избежать светских бесед с разными Анжелами. Беда в том, что Зик широко известен. Где бы он ни появился, его обязательно кто-нибудь узнавал.

— Я не хочу ни в чем быть последней, — заявила Мелоди, стремясь избежать еще одного расслабляющего поцелуя.

Зик, не говоря больше ни слова, взял ее под руку и повел к лестнице. Судя по всему, он не уловил ее отнюдь не тонкий намек.

Когда они вышли из театра, такси, которое Зик заказал, уже ждало их. Он крепко прижал жену к себе, и они пересекли обледеневший тротуар. Потом он помог ей сесть в такси, дал водителю адрес отеля и устроился на сиденье рядом с Мелоди. Она слишком устала, чтобы протестовать, когда он положил ее голову себе на плечо.

— Канун Рождества, — прошептал Зик ей на ухо. — Твоя любимая ночь. Ночь чудес.

Только не сегодня! Эта мысль поразила Мелоди. Сегодня она была раздавлена реальностью, ей нечего было желать, нечего ждать. Она не верила, что ей удастся сохранить то, что было у них с Зиком, если она останется с ним.

Так что это будет их последняя ночь. А завтра она исчезнет. У нее есть пара подруг. Кто-нибудь из них приютит ее. Рождество — не самое удачное время для внезапного появления у чьего-то порога, но у нее нет другого выхода. Она должна убежать от Зика. Должна заставить его понять: он не для нее. И она больше не верит в чудеса.

Удивительно, но Мелоди, несмотря на мрачное настроение, заснула прямо в такси. Следующее, что она осознала, был голос Зика. Он сообщал, что они подъехали к отелю.

— Просыпайся, соня, — ласково сказал Зик и помог ей выбраться из машины. — Может быть, примешь ванну, когда мы поднимемся в номер? Ужин подадут не сразу. У тебя будет много времени.

— Я, наверное, сразу пройду к себе, — проговорила она холодно. — Я не голодна и не буду ужинать, если ты не возражаешь.

— Голодна или нет, ты должна поесть.

— Нет, Зик, не должна. Я сразу лягу в постель.

Они дошли до лифта. Когда двери кабинки закрылись, Зик сказал мягко и в то же время угрожающе:

— Обед — это неизбежность. Пожалуйста, загляни в меню, если не хочешь, чтобы я сделал выбор за тебя.

— Господи боже мой! — Ее глаза гневно сверкнули. — Что ты собираешься делать? Кормить меня насильно?

— Если понадобится, — кивнул он, — будет именно так.

Мелоди видела, что муж не шутит.

— Я не ребенок, Зик.

— Тогда не веди себя как ребенок. Ты серьезно болела и еще не вполне оправилась. Ты должна хорошо питаться.

— Спасибо. Поверь, я способна понять, когда мне хочется есть, а когда нет, — зло бросила она.

Зик поднял брови и улыбнулся. Выражение его лица рассердило Мелоди еще больше. «Неужели он никогда не сомневается, что прав?» — пронеслось у нее в голове.

Она посмотрела на Зика, как ей казалось, уничижающим взглядом и уставилась на дверцу лифта. Но при этом вела себя как рассерженный котенок. Прав Зик или нет — не важно. Мелоди злила его самоуверенность.

Зажженная гирлянда на рождественской елке и пара настольных ламп, которые Зик не погасил, придавали гостиной опасно уютный вид — эдакий миниатюрный домик внутри дома. Зик бросил пиджак на стул, снял галстук, расстегнул пару верхних пуговиц на рубашке и подошел к кофейному столику, на котором лежало меню.

— Вот, — обратился он к жене. — Думаю, мне стоит заказать бифштекс. А тебе? Ягодно-лимонное желе — это прекрасно. Я просто умираю от голода.

Мелоди села на диван. Она ни за что не призналась бы ни одной живой душе, что от слов Зика у нее потекли слюнки.

— Я ела мясо днем, — холодно заметила она.

— А как насчет печеного лосося с гарниром? — спросил Зик. — Это легкое блюдо. И разжигает аппетит.

Мелоди пожала плечами. Она знала, что ведет себя именно как капризный ребенок, но не видела другого способа защититься от соблазнителя Зика. Он выглядел сексуальнее, чем может себе позволить мужчина.

— Думаю, я действительно приму ванну, — решила она и вышла, не дожидаясь ответа.

В спальне Мелоди закрыла дверь и прислонилась к ней, спрашивая себя в сотый раз: как случилось, что она поставила себя в такое положение?

— Только одна ночь, — прошептала она. — На самом деле ничего не изменилось.

Зик не сможет насильно заставить ее быть его женой. Завтра в это время она будет где-нибудь далеко… И будет думать о нем каждый час, каждую минуту. Такая вот непоследовательность. Но она не была достаточно хороша для Зика и в лучшие свои времена. Пока он не может примириться с тем, что их брак распался. Значит, ей надо быть сильной, действовать целенаправленно.

Мелоди не стала задерживаться в ванной. Вытершись насухо, она надела пижаму, а сверху как дополнительную защиту длинный пушистый банный халат.

В гостиной звучал хорал. По телевизору транслировали рождественский концерт, и хор мальчиков исполнял «Тихую ночь». Чистые детские голоса странным образом проникали в сердце.

Зик расположился на диване, вытянув ноги. Рядом с ним стояла рюмка бренди. Он выглядел так сексуально, что у Мелоди пересохло во рту. Когда она вошла в гостиную, он открыл глаза, указал на бренди и спросил:

— Хочешь? Она покачала головой:

— Я и так слишком много пила сегодня. Ты забыл, что я три месяца провела в больнице?

— Я не забыл ни одной секунды из этих трех месяцев. Они врезались в мою память навечно. Сущий ад.

Зик подвинулся, чтобы Мелоди могла сесть рядом с ним, но она нарочно села на диван напротив, сделав вид, что ее интересует собор, откуда велась трансляция, и поджала под себя ноги.

— Он очень красивый, — заметила Мелоди. — В таких местах время останавливается. Правда?

— Почему ты отгораживаешься от меня? — спросил Зик без упрека, так спокойно, что она не сразу поняла смысл его слов. — Я хочу знать.

— Зик, пожалуйста, не начинай сначала. Это нехорошо.

— Такое нежное, хрупкое существо, а может быть жестким, как камень, когда захочет, — протянул он задумчиво.

Удивленная Мелоди возразила:

— Я не жесткая.

— С остальным миром — нет. Только со мной. Почему? Что заставляет тебя думать, что у меня не пойдет кровь, если меня ранить? Что я не могу чувствовать, как другие?