Копье чужой судьбы - Анна Князева

Полина вытерла ладошкой глаза. Сергей удивленно посмотрел на нее.

– В чем дело?

– Я вдруг почувствовала, как это грустно…

Не оставляя руль, Сергей одной рукой обнял жену.

– Подъезжаем, какой там адрес?

– Первая Волоколамская улица, дом пять.

– Квартира?

– Частный дом.

Дом, который располагался по указанному адресу, выглядел неказисто. На калитке висела табличка: «Осторожно: злая собака».

Полина улыбнулась:

– С детства помню стихи:

Я с ними делила и радость и горе.

Зачем же такое писать на заборе?

А если для них я действительно злая,

Я больше не буду. Пусть сами и лают.

Сергей улыбнулся и стукнул в калитку. Во дворе тявкнула собачонка. Судя по лаю, она была маленькой и к своим обязанностям относилась формально. Послышались женский голос и медленные шаги.

Калитку открыла женщина лет шестидесяти.

– Вам кого?

Полина достала бумажку и прочитала:

– Михайлову Маргариту Владимировну.

– Это я.

– Здравствуйте. Можно с вами поговорить? – вступил в разговор Сергей.

Заметив, что женщина размышляет, пускать их в дом или нет, Полина сказала:

– Мы – работники галереи, хотели поговорить о рисунках из чемодана.

Аргумент был решающим, Маргарита Владимировна отступила:

– Пожалуйста, проходите.

По дороге к дому она подхватила на руки рыжего шпица, которому до них не было никакого дела.

Изнутри дом был еще меньше, чем казался снаружи. Он состоял из кухни и комнаты, выполнявшей функции гостиной и спальни.

Маргарита Владимировна была женщиной полной и постаревшей до срока. Отеки, следствие какой-то болезни, делали ее лицо похожим на подушку в несвежей наволочке. Толстые ноги при ходьбе мешали одна другой и двигались по сложной траектории, напоминавшей знак бесконечности. Она села в кресло, усадив на колени собаку.

Сергей и Полина расположились на диване.

– Маргарита Владимировна, расскажите, как вы нашли эти рисунки? – попросила Полина.

– Это не я их нашла, а внуки, когда играли на чердаке. Летом их привозят родители и они здесь живут. За ними и раньше не уследить было, а тут – подросли. Прошлым летом влезли на чердак и притащили чемодан. Древний, но очень добротный, из коричневой кожи, с защелками и ремнями. Я и подумать не могла, что эти рисунки кому-то нужны. Соседка подсказала отдать их в галерею.

– В чемодане было еще что-то?

– Какие-то безделушки: старая пудреница, носовые платки, пара шелковых чулок. Сейчас и не вспомню.

– Где это все? – поинтересовался Сергей.

– Дети растащили.

– Неужели ничего не осталось?

– Может, и осталось, да где ж я найду…

– Маргарита Владимировна, пожалуйста, поищите.

– Сейчас? Я же говорю: там была всякая ерунда.

– Да хоть бы и хлам. – Полина на ходу изобретала аргументацию. – Рисунки проходят экспертизу. С помощью найденных предметов мы сможем определить период времени, когда художник их написал.

Маргарита Владимировна согнала собаку с коленей и тяжело поднялась с кресла.

– Да где же мне их найти… Дети затаскали. – Она стала выдвигать ящики серванта. – Хлама всякого много, а чего ищешь, никогда не найти. – Она склонилась, заглядывая в глубину ящика. – Где-то я его видела. Ага, вот он.

Она достала предмет, похожий на черный футляр, и протянула Полине. Та спросила:

– Что это?

– Веер, он тоже был в чемодане.

Полина покрутила его в руках.

– Да вот так надо, – Маргарита Владимировна забрала веер и одним движением его раскрыла.

Веер состоял из тонких пластин, обтянутых черным кружевом. Кое-где остался стеклярус. Ручка была отделана перламутром.

– На перламутре есть гравировка. – Полина прочитала: – Анечке Гиппиус в день премьеры.

Подняв глаза, она перехватила взволнованный взгляд Сергея.

– Кто такая Анечка Гиппиус?

– Это моя тетка. Она давно умерла. Еще до моего рождения. Видимо, это ее чемодан, – сказала Маргарита Владимировна.

– А как он попал к вам?

– Не ко мне, а к моей матери. Я о нем ничего не знала.

– Как вы думаете, на чердаке может быть еще что-нибудь?

– Точно нет.

– Откуда такая уверенность? – спросил Сергей. – Не думаю, что вы туда залезали.

– Я – нет, а сын целую «Газель» мусора вывез. Собрался дом перестраивать.

– Когда это случилось?

– Месяца два тому назад.

– Про тетушку свою можете рассказать? – спросила Полина.

– Нет. Ничего про нее не знаю. Мать никогда не рассказывала.

Маргарита Владимировна забрала веер у Полины и опустила глаза долу.

– Ну, мы пойдем… – сказала Свирская, рассчитывая, что их остановят и разговор продолжится.

Однако Маргарита Владимировна кивнула и с готовностью прошла к выходу. Полина и Сергей направились за ней. По дороге Сергей достал из папки листок и что-то на нем написал. В воротах протянул его Маргарите Владимировне.

– Здесь мой телефон. Если что-то вспомните или найдете – звоните.

В машине супруги переглянулись.

– Слышала?

– Гиппиус, – сказала Полина.

– Не может быть, что это она. В письме упоминается Анна Хиппиус.

– Гиппиус и Хиппиус – одно и то же. Гитлер на немецком можно прочитать как Хитлер. Генрих Гейне – как Хайнрих Хайне. И в том и в другом случае в начале имен стоит немецкая буква «аш», она же английская «эйч».

– Откуда ты знаешь?

– Немецкий в школе учила.

– Выходит, это не совпадение?

– Что тебя удивляет? Старик привез в Россию дневник немецкого летчика, в котором упоминается Анна Гиппиус. Нет ничего странного в том, что у него находят рисунок из чемодана этой женщины. Кстати, буквы «А» и «Н» на акварелях совпадают с ее инициалами.

– Думаешь, акварели рисовала она?

– Из дневника мы знаем, что она актриса, про то, что художница, – нет ничего. Когда переведут остальное?

– Сейчас позвоню. – Сергей достал телефон. – Эдуард Васильевич, здравствуйте, следователь Дуло. Извините, что беспокою. Ах, вы уже на работе? Вызвали… подменяете… Хотел попросить перевести хотя бы еще немного. Перевели? Вот большое спасибо! Да, конечно, приеду. – Он убрал телефон и сказал Полине: – Едем в отель.