Единорог - Айрис Мердок

Мэриан во тьме энергично покачала головой:

— Но порой она, кажется, испытывает такую боль, такое отчаяние…

— Истинная покорность всегда без иллюзий. Простой солдат умирает в молчании, но Христос оплачет его.

Она пробормотала:

— Покорность чему?

Но их разговор подошел к концу. Он встал, и она тоже поднялась. Тело ее одеревенело, одежда, повлажневшая от росы, прилипла к нему. Далекая луна, прорвавшись сквозь разорванные облака, освещала им тропинку к дому. Они пошли.

— Когда вы появились здесь?

— Пять лет назад.

— Вы, наверное, были одним из курьеров, тех, кого мистер Леджур посылал к ней с таким риском?

— Да. Я думаю, нам лучше войти в замок по отдельности.

Они уже были на террасе. Лунный свет озарил стол, за которым, казалось так давно, они сидели с Ханной. Множество драгоценностей все еще было разбросано по нему, посылая искрящиеся лучики холодного света. Она остановилась, чтобы собрать их.

Удушающий страх вернулся к ней, когда она взглянула на темные занавешенные глаза дома. Она пробормотала:

— Что же положит этому конец?

— Может быть, его смерть. Спокойной ночи.

Эффингэм Купер смотрел в окно вагона первого класса. Пейзаж становился все более знакомым. Теперь он уже точно знал, что последует за каждой увиденной им картиной. Наступил момент, который всегда наполнял его радостью и страхом. Вот круглая башня, следом полуразрушенный георгианский дом с зубчатым карнизом, затем большой наклоненный мегалит, и вот, наконец, желтовато-серые скалы, предвещающие начало Скаррона. Хотя еще оставалось минут двадцать езды, он достал свои чемоданы, надел пальто и поправил галстук, внимательно разглядывая себя в зеркале. Маленький поезд, раскачиваясь, не слишком быстро двигался вперед. Был жаркий день.

Прошло почти шесть месяцев с его последнего приезда, но он определенно найдет всех неизменившимися. Так же как и они его. Эффингэм продолжал рассматривать себя в зеркале. Его моложавый вид всегда поражал людей, знавших его только понаслышке. Конечно, он и был все еще молод в свои сорок с небольшим, хотя иногда и ощущал себя старым, как Мафусаил. Эффингэм Купер, несомненно, достиг многого для своего возраста, встав во главе отдела. На себя он смотрел с легкой иронической симпатией: высокий, крупный, с розовым лицом, большим твердым ртом, крупным носом и большими серо-голубыми глазами. Его волосы, от природы каштановые и вьющиеся, стали прямыми от постоянного ношения котелков и использования масла для волос. Он выглядел настоящим мужчиной и, безусловно, считался в своем окружении умным, удачливым и достойным зависти. Задумчиво подняв подбородок навстречу своему отражению, Эффингэм припомнил, что Элизабет, единственная, кто осмеливался подсмеиваться над ним, однажды сказала, что его любимое выражение сонной силы. Он печально улыбнулся себе и сел, непроизвольно начав грызть ногти. Может, в этот раз что-нибудь произойдет? А могло ли вообще что-либо здесь произойти? Эффингэм размышлял об этом постоянно, думал и сейчас, как и весь год, просыпаясь по ночам или находясь на деловых встречах, двигаясь по эскалаторам, ожидая на железнодорожных станциях, не следует ли чего-то предпринять. Иногда он казался себе (хотя он старался избегать этой мысли) самым сильным человеком, единственным, кто способен действовать. Не должен ли он совершить какой-то решительный поступок? Может быть, они все ждали его действий? Это была ужасная мысль.

Эффингэм знал Ханну четыре года, а с семьей Леджуров был знаком уже двадцать лет. Макс Леджур был наставником Эффингэма в Оксфорде, и с младшими Леджурами он познакомился, будучи еще студентом. Жена Макса умерла при рождении Пипа, и Макс, когда Эффингэм впервые встретил его, выглядел таким сварливым холостяком, что казалось, будто он сам создал своих детей без участия женщины. Однако фотография миссис Леджур — по слухам, рыжеволосой красавицы — всегда стояла на его письменном столе. Эффингэм прошел от первого экзамена до выпускного на степень бакалавра искусств, а затем — до звания члена совета колледжа. Но, будучи нетерпеливым, вскоре, к сожалению Макса, оставил ученый мир ради государственной службы, где преуспел, очень преуспел. Теперь было бессмысленно сожалеть о сделанном выборе.

Бедная малышка Алиса Леджур влюбилась в лучшего ученика своего отца, приехав на уикэнд из пансиона, и, к удовольствию и раздражению Эффингэма, уже никогда больше никого не полюбила. Он опекал ее, когда она была школьницей, поддразнивал, когда стала студенткой, а затем, намного позже, флиртовал с ней в момент слабости, о которой сожалел. В это время он как раз сумел избежать коготков дражайшей Элизабет и радовался, что не женился на ней. Ему было нелегко связать свою жизнь с неугомонной, умной, делающей карьеру женщиной, к тому же служившей в его отделе. В любом случае теперешние отношения с Элизабет вполне его устраивали. Только жаль было, что причинил боль Алисе, когда еще глубже вовлек бедную девушку в отношения, не имеющие будущего, и разочаровал Макса, который всегда молчаливо хотел, чтобы он женился на ней. Так все они становились старше.

Макс Леджур имел на него огромное влияние. С беспокойством Эффингэм признавал его превосходство над собой. Наставник настолько доминировал над ним, что академические успехи Эффингэма не были никому видны, кроме него самого. Он, без сомнения, считал Макса великим мудрецом и в юные годы просто поклонялся ему. Позже, став мужчиной и вращаясь в том же мире, Эффингэм иногда испытывал страх перед Максом, боясь не критики или недоброжелательности с его стороны, а потери своей индивидуальности от этого сближения. Иногда он какое-то время избегал своего бывшего наставника, но всегда возвращался к нему. В последние годы, когда он сам добился успеха, власти, известности, его отношение к Максу опять изменилось: он теперь позволял себе подшучивать над ним, называя его своим причудливым другом, и чувствовал себя свободным. Теперь он считал Макса абстрактным и несовременным существом, бесполезным мудрецом, и удивлялся себе, что же так долго восхищало его в Максе. И все же возвращался назад.

Его отношения с Пипом Леджуром складывались не просто. Пип был на четыре года младше Алисы и позже появился на горизонте Эффингэма. Будучи школьником, Пип повадился высмеивать его, как только стала очевидной страсть Алисы, и Эффингэм подозревал, что мальчик по характеру такой же постоянный, как и его сестра. Однако он испытывал симпатию к Пипу и несколько раз пытался по мочь ему с карьерой. К несчастью, Пип был одержим идеей, что он поэт, но под воздействием финансовых забот и под влиянием Эффингэма в конце концов стал известным журналистом. Одно казалось совершенно очевидным: он никогда ничего значительного не сделает. С тем большим удивлением Эффингэм узнал от Алисы о любовном подвиге Пипа и его любопытных последствиях. Пип в конце концов изменил лицо мира, правда едва ли к лучшему, но, по край ней мере он что-то совершил.

Отставка Макса произошла год или два спустя, и он переехал в Райдерс, чтобы закончить в уединении свой огромный труд о Платоне. Он предложил Эффингэму возобновить их старую привычку вечеров чтения и пригласил приехать погостить, чтобы почитать вместе греческие тексты. Эффингэм обрадовался, потому что получал большое удовольствие от чтения со стариком. Он с нетерпением ждал отпуска, жаждал увидеть новый пейзаж, даже радовался встрече с Алисой, которая тоже будет свободна от работы в институте садоводства, где она тогда служила. По приезде его меньше обрадовала встреча с Пипом, который был там же, слонялся по террасе и наблюдал в бинокль за соседним домом с таким видом, который сперва заставил Эффингэма подумать, что там что-то затевается. Однако внешне все там казалось спокойным. Пип был вежлив, Алиса тактична, Пип ходил рыбачить, Алиса — собирать растения. Макс горел желанием засесть за Timaeus. Солнце не прекращая сияло над побережьем и величественным морем. Ничто, казалось, не могло испортить удовольствие от его пребывания здесь, — ничто, кроме волнующей близости заточенной леди.