Ставка на Проходимца - Илья Бердников

Снова рядом со мной — практически впритирку! — вжикнул разряд, полетели куски разбитого дорожного покрытия. И тогда я побежал. Сначала медленно, нерешительно елозя ступнями пристегнутых к пилотному креслу ног, потом все решительней и быстрее, загребая мощными ступоходами снег. Сначала я почти вплотную приблизился к стене, чтобы выйти из зоны обстрела, затем побежал вдоль улицы. Бежать оказалось совсем не сложно. Удивительная машина считывала малейшие напряжения мышц ног и великолепно преобразовывала их в движения механических конечностей. Мне даже не приходилось делать никаких усилий по корректировке курса из-за препятствий — машина интуитивно бежала в нужном направлении, перешагивала препятствия, прыгала, когда препятствия были слишком высокими и я нажимал вниз обеими ступнями ног…

Если бы и все остальное было так же легко!

Я бежал и плакал, слезы мутили картинку перед глазами, размывали изображение монитора в розовую муть…

Я ненавидел этот мир. Ненавидел мертвый город, убивший Маню, чеха-инвалида Жипку, убивший еще много других людей. Город, лишивший меня Санька с Данилычем и желающий отобрать у меня свободу, оставив внутри себя. Город со спящей в подвалах смертью. Город-труп с копошащимися на нем и убивающими друг друга людьми, насекомыми, млекопитающими… Причем одни убивали, подчиняясь программе, вложенной в их искаженную генетику, другие — благодаря инстинкту и чувству голода, а люди… люди ненавидели других людей только из-за расовых отличий: цвета кожи, формы черепа… А те, другие, так долго были рабами, что, когда получили свободу, стали похожими на своих хозяев.

И зашли очень далеко в своем подражании.

Ненависть порождает ненависть. Зло порождает зло. Тьма не рождает свет, и свет не может быть тьмой, пока он светит.

Пока он светит.

Я снова молился. Обращался к Богу на бегу, жмуря глаза, чтобы выжать туманящие зрение слезы. Я просил о помощи. Я не хотел ненависти внутри себя, не хотел пропитываться тьмой. Я не желал быть поглощенным мертвым городом.

Наверное, Жипка прав: этот город проклят. Только ему совсем не нужно проваливаться в ад — он сам был и замыслом, и составляющей ада. Люди просто несли сущность ада в своих душах, со старанием воплощая его отвратительные принципы в материальную ипостась.

В царство смерти под розовыми, вертикально-перистыми облаками.

Как выбираться из этого ада, я не знал: бегство, сначала наше с Жипкой, затем — мое в экзоскелете, смешало карту города в воспаленной, гудящей голове. Заснеженные кварталы, повороты улиц, завалы от рухнувших домов, узкая полоса розового неба между мрачными небоскребами — все это было таким однотипным, таким одинаково мерзким… Я попытался сориентироваться по карте в левом нижнем углу экрана, но плохо помнил расположение главных привязок к местности, полагаясь сначала на Нэко, а потом — на Жипку. Карта пестрела какими-то разноцветными ориентирами и надписями возле них, и все это было без смысла, так как язык надписей был мне совершенно незнаком. Некоторые объекты передвигались, и я даже заподозрил в одном летающий корабль, который я иногда слышал, но ни разу сегодня так и не видел. В конце концов я решил направиться к широкой, свободной от зданий зоне с правой стороны карты, посчитав, что это — край города.

Я был прав. Это был край города. Но совсем не тот, что мне был нужен.

Пробежав по довольно широкому проспекту, перепрыгивая через занесенные снегом машины, я вдруг заметил, что снег под ступоходами превратился в мокрую кашу и летит грязными брызгами во все стороны, когда я приземляюсь после прыжка. Проспект плавно повернул вбок, я, не решившись на очередной прыжок, обогнул по дуге здоровенный автомобиль, скорее всего — местный автобус, и остановился, пораженный открывшейся мне картиной.

Я знал, что в этом мире есть море. И я знал, что оно находится относительно недалеко от мертвого города. Но не знал, что оно настолько близко. Не знал, что ононастолько страшно.И что оно уже давно проникло в город.

Мрачная, практически черная поверхность простиралась до горизонта и только кое-где вскипала светлыми барашками пены на маслянистых, тяжелых волнах. Темная равнина под розовой бахромой вертикальных облаков. Два мира, сошедшиеся в мутной, размытой полосе горизонта. Две стихии, одинаково угрюмые и просто подавляющие своим отвратительным сочетанием. Черное с грязно-розовым. Две апокалиптические бездны. И мертвый город за спиной. Так и казалось, что сейчас из моря выйдут чудовищные библейские звери, чтобы войти в город, чтобы потрясти его диким ревом, провозглашая мерзость запустения на земле.

Я почувствовал себя настолько незащищенным, что горло и сердце стиснуло. Да, это было действительно ЧЕРНОЕ МОРЕ. То море, что «черным» называлось на Земле, воспринималось сейчас мной как радужный, сладкий сон: синее летом и седое зимой, оно было словно воспоминанием-насмешкой надо мной, оцепеневшим в своем экзоскелете, смутно ощущающим, как мурашки нервного потрясения бегут от сведенной судорогой шеи вниз по похолодевшей спине. И даже «личный медик» не согревал меня в этот момент.

Ветер дул с моря, и огромные, в основном гладкие, валы медленно катились в моем направлении. Разбивались, струились черными потоками и розовой пеной. Вливались в просветы улиц между домами, омывали мои ступоходы черно-розовой снежной кашей…

Берега не было. Не знаю, какой здесь произошел катаклизм: может, дно опустилось, может, была размыта дамба, до этого сдерживающая море, но теперь море беспрепятственно проникало в город. Ласкало его своими черными водами, омывало, теребило… И медленно разрушало его.

От того места, где я вышел к морю, город поворачивал плавной дугой, предоставляя мне возможность видеть фасады высотных домов. Некоторые дома были практически разрушены, некоторые — сдались наполовину. Те, что стояли на мысе изгиба, представляли собой лишь бесформенные расползающиеся кучи. За их согнутыми спинами поднимались следующие ряды зданий, но я понимал — и здания понимали это тоже — море до них доберется. Среди пенных валов, принимая на себя их мягкую мощь, то тут, то там торчали остовы рухнувших строений. На моих глазах многоэтажный дом обрушился в воду своей лицевой частью, медленно осел, осыпаясь рядами этажей, словно преклонившись перед черным морем. Я тоже чуть было не опустился на колени, прямо в жидкое снежное месиво, то поднимающееся, то опускающееся, раскачивая ближнюю к морю часть брошенного автобуса.

Я был просто раздавлен эмоционально. Увиденное мной все больше напоминало кошмар, бред сумасшедшего режиссера, решившего удивить зрителей изысканным безумием новой концепции. Только вот зрители не попадают внутрь фильма. Да и кто по доброй воле захочет оказаться в таком гнетущем сознание месте?! Хотя…

Хотя психи разные бывают: такой черно-розовый пейзаж — мечта всякого уважающего себя эмо… Этакий рай для романтических психоизвращенцев, любителей тоски и мрачного страдания. Была бы возможность, толпами перли бы с Земли сюда — вены резать на берегу маниакально-депрессивного моря.

Волна, истончаясь, плеснула об экзоскелет. Что-то скрипнуло внутри качнувшегося автобуса. Мрачный юмор, как ни странно, помог. Я глубоко вздохнул, потряс головой и повернулся к городу.