Царь Давид - Петр Люкимсон

Однако в тот самый момент, когда Давид подошел к Саулу с головой Голиафа в руках, одним из первых, кто поспешил выразить ему восхищение, стал старший сын Саула Ионафан (Йонатан). В порыве восторга Ионафан снял с себя все свои воинские доспехи и оружие, включая лук, меч и пояс, то есть самое ценное достояние для любого мужчины того времени, и подарил Давиду. Так начались их взаимоотношения, ставшие символом подлинной мужской дружбы.

Согласно распространенной среди исследователей точки зрения, после победы над Голиафом слава Давида стала так велика, что Саул не просто возревновал его, а возненавидел, заподозрив, что именно Давид лишит трона его и его наследников, и с каждым днем все больше утверждаясь в этом подозрении. Однако при этом они не обращают внимания на то, что рассказу о возросшей славе Давида предшествует следующий отрывок:

«Когда выходил Давид, то, куда бы ни посылал его Шаул, он преуспевал; и назначил его Шаул начальником над мужами войны; и понравился он всему народу и рабам Шауловым» (I Сам. 18:5-6).

Внимательное прочтение «Второй книги Самуила» (той ее части, где подводятся итоги жизни Давида) и «Хроникона» показывает, что свою карьеру в армии Саула Давид начал в качестве командира подразделения, в которое входило тридцать бойцов – «шлошим гиборим». Однако различные переводчики переводят слово «гиборим» по-разному, и потому этот отряд Давида в различных переводах Библии называют то как «тридцать героев», то как «тридцать богатырей», «тридцать мужей брани» или как «тридцать витязей».

По современным понятиям, это означает, что Давид начал армейскую службу в качестве командира взвода, обычного лейтенанта. Однако, во-первых, не следует забывать, что наши представления о структуре армии отнюдь не совпадают с понятиями и представлениями того времени, а во-вторых, отряд Давида не был обычным отрядом армии Саула. Это был своего рода спецназ, которому поручались особо важные и не терпящие промедления задания – провести разведку в тылу противника, отбить налетевших на какую-либо еврейскую деревню филистимлян, очистить тот или иной район от банды разбойников и т. д. И судя по всему, Давид успешно справлялся с этими заданиями, отчего приумножалась его воинская слава, о нем складывались всё новые и новые легенды, и на глазах он превращался в любимца армии и всего народа. Именно так, считают комментаторы, следует понимать уже процитированные выше слова: «Когда выходил Давид, то, куда бы ни посылал его Шаул, он преуспевал; и назначил его Шаул начальником над мужами войны; и понравился он всему народу и рабам Шауловым» (I Сам. 18:5-6).

Именно народу и «рабам Саула» (то есть его армии) – но не самому Саулу. Напротив, чем больше росла слава и популярность Давида, тем, с точки зрения Саула, более опасным он становился, и с каждым днем царь начинал ненавидеть новоявленного героя все больше и больше. Хотя, разумеется, внешне царь никак не выражал этих чувств – они бы слишком контрастировали с обожанием, со всех сторон окружавшим Давида. Таким образом, само отношение народа к герою было теми незримыми доспехами, которые лучше любой брони защищали его от гнева Саула.

По всей видимости, изначально спецназ Давида входил в состав полка Ионафана, насчитывающего тысячу бойцов, и это еще больше сблизило молодых людей и укрепило их дружбу.

Внимательное прочтение Библии показывает, что в отряде Давида было 37 или 39 воинов, каждый из которых остался в народной памяти, совершив тот или иной подвиг. Бойцы этого отряда через всю жизнь пронесли верность своему командиру, не раз оказывались вместе с ним в самых опасных переделках, а затем, когда Давид стал царем, составили его ближайшее окружение и заняли в его армии высшие командные посты.

Не совсем ясно, входили ли в эту прославленную тридцатку на заре военной карьеры Давида Ванея, сын Иодаев (Бенаягу бен Игуяда), и племянники Давида, будущий главнокомандующий царской армии Иоав (Иоав) и его братья, Авесса (Авиашай) и Асаил (Асаэль). Все они – самые близкие Давиду люди, сыгравшие немаловажную роль в его жизни. Возможно, они присоединились к его отряду позже, когда Давиду пришлось скрываться от царя Саула.

* * *

Решающий поворот в отношении Саула к Давиду произошел, видимо, после того, как царь решил вернуться из своего летнего лагеря, так и остававшегося стоять в долине Эйла, где произошла последняя битва с филистимлянами, в родную Гиву. Жители деревень и городов, через которые проходила царская армия, выходили навстречу победителям, приветствуя их песнями и танцами, причем имя Давида звучало в этих песнях куда чаще и громче, чем имя Саула:

«…Из всех городов исраэльских выходили женщины с пением и плясками навстречу царю Шаулу, весело, с тимпанами и шалишами (трехструнными инструментами. – П. Л.). И пели веселившиеся женщины, и говорили: поразил Шаул тысячи свои, а Давид – десятки тысяч свои. И весьма разгневался Шаул, и злым показалось ему слово это, и он сказал: Давиду дали десятки тысяч, а мне дали тысячи, уже недостает ему только царства. И стал Шаул ненавидеть Давида с того дня и после» (I Сам. 18:6-8).

Согласитесь, что перед нами необычайно психологически достоверная картина. Трудно не понять обиду царя на народ, который в одночасье не то чтобы забыл обо всех его победах, но начал явно преуменьшать их значение, до небес восхваляя подвиги Давида.

Это, в свою очередь, означало, что, вздумай Давид организовать заговор и устроить дворцовый переворот, народ воспримет такой ход событий как должное, и Саулу тогда не на кого будет опереться, кроме разве что своих родичей из небольшого колена Вениамина.

А потому вряд ли стоит удивляться, что, после того как он услышал эту песню, у Саула испортилось настроение, и на следующий день на него вновь навалилась депрессия, перешедшая в приступ то ли эпилепсии, то ли шизофрении:

«И было на другой день злой дух от Бога напал на Шаула, и он неистовствовал в доме…» (I Сам. 18:9).

Некоторые комментаторы не исключают, что Саул попросту инсценировал этот приступ, чтобы к нему снова, как прежде, прислали Давида в качестве музыканта, и он убил бы его, будто в припадке безумия: «…а Давид играл рукою своею, как каждый день; а в руке у Шаула было копье. И бросил Шаул копье и сказал: приколю я Давида к стене, но Давид дважды увернулся от него. И стал Шаул бояться Давида, потому что Господь был с ним, а от Шаула отступил» (I Сам. 18:10-12).

Во всяком случае, из «Первой книги Самуила» видно, что Саул ясно осознавал, что он делает, когда метнул в Давида стоявшее у кровати копье. Однако Давид, обладавший мгновенной реакцией, а возможно, и ожидавший чего-то подобного от Саула, ловко увернулся от удара, и копье вонзилось в стену. Тогда Саул метнул в Давида второе копье – и тот снова увернулся.

Комментаторы, любящие наводить на текст Библии «хрестоматийный глянец», тут же спешат объяснить, что на самом деле Саул конечно же не хотел убивать Давида и действовал либо несознательно, либо с целью припугнуть. По их мнению, Саул был столь опытным и тренированным воином, что просто не позволил бы себе промахнуться, если бы действительно желал убить Давида.

Но сам библейский текст, увы, не оставляет места для подобных домыслов. Из него однозначно следует, что Саул хотел «приколоть» Давида к стене. Но вот то, что он дважды промахнулся, и в самом деле поразило и напугало Саула: он ясно увидел в этом знак, что Бог от него отвернулся и поддерживает теперь Давида. А значит, пришел к выводу Саул, ему не стоит больше пытаться расправиться с Давидом лично и навлекать на себя гнев Всевышнего – куда проще послать этого выскочку куда-нибудь на верную смерть, чтобы он погиб от руки филистимлян, и пусть народ поет песни о его героической гибели.