Момент - Эми Липтрот

меня они пропускают, и я пишу Б: «До встречи», прежде чем убрать телефон на ночь.

В клубе сохранилось много промышленных элементов дизайна, и когда я поднимаюсь по стальной лестнице в главный зал – старый машинный зал с высоким потолком и бетонным полом, – меня накрывает шум. Колоссальная громкость музыки ощущается всем телом. Я чувствую ее барабанными перепонками, желудком и кишечником, ступнями. Она отдается в груди. Звук такой громкий, что в нем можно плавать.

Войти сюда – всё равно что войти в огромную гулкую пещеру в скале, и, как только мои глаза привыкают к темноте, я обнаруживаю, что в ней полно сизых голубей и черных бакланов: одни сидят на погруженных в темноту уступах, другие проносятся мимо. Я обнаружила полноценную экосистему. Человек пятьсот или больше, соцветие медуз, плывут вместе с волной музыки. Из-за колонн и динамиков, похожих на камни, появляются изысканные создания: модные готы и одетые в стиле техно геи в коже, сетке, лайкре, неопрене и черных купальниках всевозможных типов. Они танцуют в кольчугах на голое тело, держа в руках веера и демонстрируя свои татуировки. Мне вспоминаются изысканные иллюстрации Эрнста Геккеля, немецкого естествоиспытателя и философа, который в начале двадцатого века проводил подробные исследования морской жизни и делал зарисовки медуз и анемонов, красивых и странных существ.

Под водой звук распространяется быстрее, а объекты выглядят слегка увеличенными. Они кажутся ближе и крупнее из-за преломления света. В клубах подобный эффект создается из-за дымовой машины, темноты и наркотиков. Трудно определить расстояние, время или направление. Я плаваю в мутной воде. Белый прожектор похож на луч солнечного света, достигший морского дна. Вокруг красные лазеры и зеленые огни выхода. Я не могу сказать, как долго я здесь.

Некоторые считают, что люди, которые первыми поселились на этом берегу реки в седьмом веке, назвали эту местность «Берл» в честь славянского слова, обозначающего болото. Город находится вдали от побережья, но его средняя высота над уровнем моря всего тридцать пять метров. Огромные трубы откачивают грунтовые воды со строительных площадок. Здания сопротивляются затоплениям и наводнениям. В городе много воды, она прямо под землей, и всё то время, что я здесь, я будто догадывалась об этом.

Этой зимой в Берлине я ходила в бассейн с искусственными волнами и плескалась в хлорке вместе с десятилетними мальчиками. В сауне Марека парную наполняли ароматы эвкалипта, сандалового дерева и можжевельника. После я обтерлась колотым льдом. Раздевшись догола в отделанной плиткой комнате под купольным сводом крыши общественного бассейна в Нойкельне, я погрузилась в круглый бассейн с водой температуры крови, струящейся изо рта мраморной лягушки. Я сидела в сауне до тех пор, пока сердце не начало биться так быстро, что меня охватила паника. Тогда я вышла на прохладный воздух и опустилась в холодную купель, предварительно попробовав воду ногой. Я погрузилась по шею, поры сузились, кожа стянулась и начала реагировать на холод: я будто оказалась в скалистой заводи на острове.

Сейчас лето: я выезжаю из города по линиям наземного метро и велосипедным дорожкам вдоль рек и каналов. Здесь принято купаться в озерах. У меня есть список озер, в которых я плавала: Мюггельзее, Шлахтензее, Грюневальдзее. Я плавала в озере Хундестранд, которое, как позже выяснилось, предназначено для собак. Я плавала в бассейне на барже, курсирующей по Шпрее, и в прекрасных Sommerbads – общественных открытых бассейнах с теплой и холодной водой, по одному в каждом районе.

В доме во дворе ухоженной улицы мне дали бесплатный чай и показали зону отдыха, а потом подвели к пирамиде, похожей на декорацию на съемочной площадке малобюджетного научно-фантастического фильма. Это была флоатинг-капсула, также известная как камера сенсорной депривации, и на час эта капсула была в моем распоряжении. Оставшись в одиночестве, я приняла душ и вошла в сильно подсоленную воду глубиной в шесть дюймов. Она была соленее Атлантики, настолько соленая, что могла удержать меня на поверхности. Я легла на спину, не обремененная одеждой, мебелью, стенами или гравитацией. Вода была температуры тела, поэтому я ее не чувствовала, и единственным источником ощущений было мое собственное тело. Я заметила в себе боль и напряжение и расслабилась, выпуская их вовне.

Мои уши были под водой, и я слышала в основном свое дыхание и биение сердца, но также слышала, как открываются и закрываются двери в зданиях и каждые несколько минут глубоко внизу грохочет поезд метро. Я выключила свет, и когда воздух в пирамиде начал нагреваться, я утратила ориентацию в пространстве. На мгновение мне показалось, что мое тело летит в пространстве, как пуля, с огромной скоростью. Я была как младенец в утробе матери, и когда в конце отведенного мне часа загорелся свет, я была готова к рождению, нагая и вся в солевом растворе.

Выбравшись из капсулы, я неожиданно для себя начала ощущать гравитацию и поняла, что я всего лишь наркоман, ищущий ярких переживаний и различных способов достичь изменения сознания. Я лучше выброшу пятьдесят евро на флоатинг, чем на грамм кокаина, и всё равно буду чувствовать, как соль стекает по задней стенке горла. Но эти купленные переживания часто разочаровывают: если просто заплатить и расслабиться, ожидая просветления, это не сработает. Я хочу встретиться со своими чувствами и насладиться ими, а не лишаться их, и познать блага усилий и воображения.

* * *

По пятницам или субботам вечером в доме на крошечном острове, где я провела в одиночестве две зимы, мне часто хотелось оказаться на переполненном танцполе в открытой одежде, и чтобы по спине струился пот. Я чувствовала себя преждевременно постаревшей, сидя у камина c одеялом на коленях, и скучала по городской и ночной жизни. Недавно я выучила немецкое слово Fernweh (буквально «боль на расстоянии»), которое описывает желание быть где-то не здесь, нечто противоположное тоске по дому (Heimweh), – тоска по месту, в котором тебя нет.

Теперь я вернулась к ночной жизни, по которой скучала, и очень воодушевлена, но мне неловко. «Бергхайн» – классное место, оно мне очень нравится: здесь всё суровое, минималистичное и толерантное. Фейсконтроль, кажется, не пропускает зловеще ухмыляющихся мужчин. В клубе нигде нет зеркал. Первый час или около того я брожу по его территории, осматривая разные помещения. На первом этаже есть «темные комнаты», предназначенные для секса. «Бергхайн» был задуман как гей-клуб, и гетеросексуалы до сих пор здесь на втором месте. Я стою в очереди в бар, чтобы купить Клуб- Мате, популярный газированный